Лев Федотов - Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А

Я, тихо ступая, сделал круг по лестнице, и очутился рядом с обитой, кажется, кожей, деревянной дверью, на которой висел жестяной ящик и около которой существовали круглый звонок к моим и звонок в виде ручки к их соседям.

Я постоял некоторое время, подавляя в себе клокотавшее чувство, и глубоко вздохнул. Наконец, я решился… Потревожив звонок, я с замиранием сердца ждал шагов. Ну, и настороженный момент же был для меня тогда! Но кругом было тихо… Я стиснул зубы. Второе действие, аналогичное первому, так же не дало никаких результатов. Вообще кому-либо я всегда почти стараюсь не надоедать, поэтому я решил спуститься вниз и выработать новый план действий.

«Проклятие! – думал я. – И нужно было мне оказаться правым! Так и есть – никого нет дома!»

Я прошел ворота и вышел на набережную. Я чувствовал себя в то время каким-то одиноким и чуждым ко всему окружавшему существом… Однако мое положение только разжигало мой интерес ко всему настоящему и будущему. Нет сомнений, что без неожиданностей и приключений скучно жить на белом свете!

Однако ленинградский мороз до того меня пронял, что я стал, может быть, даже и шутя еще опасаться, как бы я не превратился в глыбу льда. Крепко сжимая чемоданчик, я пошел по набережной к площади, чтобы пройти к квартире, нужной мне, с улицы Герцена. Струи холодного воздуха обжигали мне лицо, но они были до того удивительно свежи, что я наполнился каким-то радостным, бодрым здоровым чувством; я был просто опьянен сегодняшним морозом.

Я снова вышел на площадь и снова увидел лиловую громаду мощного собора, но теперь я не задерживался и свернул на прямую и широкую улицу Герцена. «Боже мой! Я в Ленинграде: я уже здесь – это невероятно!» – то и дело думалось мне.

По другую сторону улицы виднелся темно – зеленый особняк, схожий с каким-то древним домиком, сложенным из многочисленных частей. Может быть, это было продолжение германского посольства? Весьма вероятно. Я вдоволь покрутил по тротуару, но нужной двери здесь я не нашел, так как я еще никогда не ходил к Рае через ул. Герцена.

От холода я уже весь горел. И я решил снова вернуться к Мойке и еще раз попытать счастья. Я невольно задерживал свои глаза на каждом встречном, так как я надеялся встретить Раю или Моню на улице, но это я делал лишь скорее всего для очистки совести. Я снова достиг через ворота дворик и лестницу вышеописанной двери, но круглый звонок и на сей раз не вызвал никого.

Я дернул за второй звонок, решив узнать от соседей, куда скрылись мои тамошние домочадцы. Где-то за стеной залился звякающий колокольчик… Послышались шаги… В ожидании я плотно сжал губы.

Дверь открылась, и я узрел низенького мужчину в тапках и в какой-то накидке.

– Фишман дома? – с философским спокойствием спросил я.

– Не знаю, сейчас посмотрю, – ответил он. – Войди пока что.

Захлопнув за собою дверь, я очутился уже в знакомой мне кухне: небольшой, немного закопченной темноватой комнатке с раковиной у двери, полками на стенах с различными склянками и кастрюлями и обширной плитой, на которой злобно шипел раскаленный примус. Вправо от входной двери была дверь соседей, а в глубине кухни, за загородкой, где Рая устроила свою стряпочную, белела дверь, за которой располагалось пристанище моих ленинградцев.

Вышла соседка, невысокая черноволосая женщина, которая сейчас же узнала меня.

– Розин сын? – спросила она меня.

– Да, – ответил я.

– Из Москвы? – Я утвердительно качнул головой.

– У них только домработница дома, – сказала она. – Но точно даже не знаю. Посмотри, открыта ли дверь.

У загородки, отделявшей Раино отделение, я снял галоши и нажал ручку двери… Последняя открылась, и я увидел комнату, которую до сих пор я созерцал только в сознании, ибо в последний раз я ее видел лишь в 37-м году. Это была квартирка, состоящая из продолговатой большой комнаты и ниши, немного ниже первой; в эту нишу и привела меня входная дверь. Справа от двери стоял косо поставленный в углу красивый резной шкаф, отделявший собою часть ниши; слева была покрытая белым покрывалом никелированная металлическая кровать, у которой висел на стене аппарат телефона. По другую сторону ниши стояла тумбочка и маленькая кроватка, предназначавшаяся обычно для Норы. В комнате слева стояла круглая черная печь, широкий диван, над которым была приделана к стене стеклянная полочка с шарообразными часами и различными мелкими вещицами и громадное высокое зеркало, прилегающее к стене только нижней частью… Эта полка и зеркало были очень характерны для этой комнаты, и, часто вспоминая эту обстановку, я всегда не забывал эту стеклянную мебель. За диваном стоял буфет, похожий на коричневый орган. У правой стены комнаты был небольшой дугообразный диванчик зеленого цвета, за ним – блестящее пианино, на котором лежали кипы нот, статуэтки, вылитые Раей из гипса, и снимки в рамках; дальше виднелась маленькая этажерка, у которой на стене висела политическая карта Европы, и, наконец, у противоположной стены, под высоким окном с замерзшими стеклами стоял круглый обеденный стол с зеленой мохнатой скатертью, в окружении многочисленных стульчиков.

Особенно, на что я обратил внимание, – это на маленькую, сплошь увешанную игрушками и сверкающими шарами елочку, стоящую на круглом маленьком столе около дугообразного диванчика. Тут же был детский столик с разнообразными игрушками. Сверху спускалась люстра с несколькими матовыми абажурами, сквозь которые струились яркие, веселящие душу электрические лучи. Благодаря желтовато-оранжевым обоям вся комната, казалось, была залита яркими оранжевыми лучами.

Особенно очень весело выглядела под ними темно-зеленая елочка. Ее пышные украшения сверкали разнообразными цветными искрами, что, безусловно, говорило о наступающем Новом годе. Нет сомнений, что эта елка была результатом желаний маленькой наследницы, живущей здесь.

За стеной я услышал голос, который кому-то оповещал о моем приезде из Москвы, и немного погодя моего слуха достигло детское восклицание в виде моего имени. Это, конечно, не была Нора, а соседская девчонка, в глупости которой я впоследствии удостоверился.

«Ну, вот! Дура уже подает свой голос! Ну и народ!» – подумал я, недовольный нескромностью здешних детей.

В комнате никого не было, но я, не считая у Раи себя чужим, и, повесив пальтишко и шапку за шкаф, решил подождать первого вошедшего, присев на край дивана. Мне долго не пришлось ждать, так как вскоре вошла домработница, которую, как оказалось, звали Полей. Это была довольно высокая смертная, просто встретившая меня. Я сказал ей, откуда я и кто я вообще такой, чтобы уничтожить заранее ее вопросы в этой области.

Очевидно, следуя наказу Раи, она принялась за уборку данного помещения, орудуя воском и щеткой.