Антон Вильгоцкий - Кто такая Айн Рэнд?

«Он – благородная душа, – писала она, составляя психологический портрет Рорка. – Самодостаточный, уверенный в себе человек, персонифицированное наслаждение жизнью. Кроме того – человек, живущий для себя – в том смысле как жизнь для себя следует понимать. И в конечном итоге он одерживает победу. Рорк – человек, каким он должен быть».

Питер Китинг в этой системе координат является полной противоположностью Говарда Рорка и воплощением того, каким человек быть не должен. Он – беспринципный эгоист, в том смысле, в каком это принято понимать во всем мире. Ведомый невероятными тщеславием и жадностью, он жертвует всем ради своей «блестящей карьеры». Он – «человек толпы» до мозга костей. Его триумф является для него величайшим бедствием. Его ждет горькое крушение – он жертвует всем ради победы, которая не приносит ему удовольствия, а его методы приводят его к бесславному концу. Его пример является иллюстрацией утверждения, что человек, живущий чужими ценностями, не может быть нравственным. У него нет самости, а стало быть, ему чужда всякая этика. Он никогда не станет таким, каким должен быть человек. И он даже не осознает этого.

Чтобы придать форму образу Рорка и наделить этого персонажа уникальными чертами, она обратилась к жизнеописанию американского архитектора Фрэнка Ллойда Райта, авангардный стиль которого ей очень нравился. Многочисленные подробности жизни Райта – в том же самом виде, как они описаны в его автобиографии – всплывают в романе не раз, кроме того, Рэнд приставила к Рорку склочного и сердитого наставника, образ которого был срисован с обучавшего Райта Луиса Салливана. Персонаж «секонд-хендера» Питера Китинга был основан на фигуре популярного в те времена, но весьма посредственного архитектора Томаса Гастингса. Прочитав книгу о Гастингсе, Рэнд написала в своем блокноте следующее: «Если эту книгу совместить с автобиографией Райта, это, фактически и получится та история, которую я хочу написать».

На страницах романа можно встретить и других ее известных современников. Например, Тайл Уинанд был скопирован с Уильяма Рэндольфа Херста [5], за чьей карьерой Рэнд пристально следила. Она была особенно поражена тем, что ему не удалось избраться на пост мэра Нью-Йорка и губернатора одноименного штата. Это был человек, который оказывал огромное влияние на политику, но не имел реального успеха в деле захвата рычагов власти. Рэнд считала, что для Херста, который дважды избирался в Конгресс и владел огромной медиа-империей, это было большим унижением. В ее понимании его могущество было призрачным. Власть Херста ему не принадлежала: ее могли дать ему – или отобрать – массы, которым он служил. Иллюстрацией этого принципа в романе «Источник» является Уинанд, недостатки которого резко контрастируют с независимостью и представительностью Рорка. «Уинанд – человек, который управляет толпой до тех пор, покуда он говорит то, что толпа хочет от него слышать, – пишет Айн Рэнд. – Нужно посмотреть, что случится, когда он попытается сказать то, что сам хочет».

Еще одной разновидностью «секонд-хендеров» Рэнд называла людей, которые ставят любые вторичные соображения выше истинных ценностей. Например: человек, который, вместо наиболее достойного кандидата берет на работу своего друга. Он руководствуется только мотивами их дружбы, в то время как за бортом остается человек, чье участие было бы намного более полезным для бизнеса. Или же критик, который оценивает произведение, исходя из своих отношений с автором, нежели из реальной ценности работы. Замена истинных ценностей на вторичные рождает «вторичный образ жизни».

«Это может показаться наивным, – писала Рэнд. – Но – станет ли наша жизнь когда-нибудь по-настоящему реальной? Будем ли мы когда-нибудь жить так, как подобает? Или жизнь всегда будет чем-то другим, чем-то отличным от того, чем она должна быть? Настоящая жизнь – простая и искренняя, даже наивная – это единственная жизнь, в которой можно обнаружить все потенциальное величие и красоту человеческого существования. Существуют ли какие-то убедительные причины, по которым мы должны продолжать мириться с той подменой, которую имеем сегодня. Никто не показывает современную жизнь такой, какая она есть на самом деле, с настоящими причинами и следствиями. Я собираюсь сделать это. И, если эта картинка не приятна – то какова же альтернатива?»

Введение отрицательного персонажа, Эллсворта Тухи, могло превратить роман, изначально запланированный как произведение, свободное от политического подтекста, в сатиру на левацкую литературную культуру Нью-Йорка 1930-х. Однажды вечером она и Фрэнк неохотно присоединились к паре своих друзей для похода на лекцию британского социалиста Гарольда Ласки в исповедовавшей левые взгляды Новой школе социальных исследований. Когда Ласки вышел на сцену, Рэнд была поражена. Это что, появился Эллсворт Тухи во плоти? Во время лекции Рэнд нарисовала в своей записной книжке его портрет, а также детально описала его мимику и жестикуляцию. На выступления Ласки они с Фрэнком приходили еще два раза.

Заметки Рэнд, сделанные на лекциях Ласки, демонстрируют также ее неприязнь к образу жизни окружающих женщин. Дамы, присутствовавшие в аудитории Новой школы, ужаснули ее – она описывает их как бесполых, немодных и неженственных. Во время лекций она и Фрэнк перебрасывались шуточками, насмехаясь над их неряшливыми фильдекосовыми чулками. Но больше всего Рэнд была разгневана их «интеллектуальной пошлостью», они казались ей слабоумными, не способными понять зла, которое нес в себе социализм Ласки. Эта мизогония проявилась в созданном ею образе Эллсворта Тухи, которого автор показала женоподобным, склонным к сплетничеству и злонамеренно ехидным («в женской манере», – подчеркивает Рэнд). Эти качества были призваны усилить контраст между Тухи и противостоящим ему мужественным индивидуалистом Рорком.

До того, как она увидела Ласки, Тухи был просто абстрактной антитезой Рорка. Но этот социалист-интеллектуал очень удачно вписался в ее концепцию – несмотря даже на то, что он делал роман похожим на комментарий к современным событиям. Но Ласки был не единственным прототипом Тухи – чтобы придать этому образу большую выпуклость, Рэнд также использовала некоторые черты, позаимствованные у американских критиков Гейвуда Брауна, Льюиса Мамфорда и Клифтона Фейдимена.

Эти скрупулезные исследования позволили Рэнд преодолеть те ограничения, что были свойственны ее первым попыткам в художественной литературе. Проработка характеров персонажей всегда была ее слабым местом. Герои «Ночи 16-го января» являли собой мощные человеческие символы, но были неубедительны в своих человеческих качествах. В романе «Мы – живые» Рэнд сумела обойти этот острый угол, поскольку у большей части персонажей были реальные прообразы среди ее знакомых в России. Теперь она повторила этот метод, заимствуя черты характера из биографических книг и дополняя собственными наблюдениями.