Людмила Улицкая - Поэтка. Книга о памяти. Наталья Горбаневская
- Название:Поэтка. Книга о памяти. Наталья Горбаневская
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Аст
- Год:2014
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-094534-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Людмила Улицкая - Поэтка. Книга о памяти. Наталья Горбаневская краткое содержание
«Биография Наташи уже написана… Но эта книга о другом – о том месте, которое Наталья Горбаневская занимает сегодня в частном пространстве каждого из знавших ее лично, и о том, что подвиг ее жизни был не политическим, как считают миллионы людей, а чисто человеческим – о чем знают немногие. И этот подвиг далеко не исчерпывается тем общеизвестным фактом, что она вышла на Красную площадь в августе 1968 года, протестуя против введения советских войск в Чехословакию. Маленькая ростом, в каких-то измерениях навсегда оставшаяся девочкой, в течение жизни она выросла в человека огромного масштаба, сохранив радостную детскость до смертного часа». Людмила Улицкая
Поэтка. Книга о памяти. Наталья Горбаневская - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Но вот некоторых ее компромиссов я так до конца и не понял. Все они были связаны с людьми, от которых она зависела.
Во-первых, это И. А. Иловайская, главный редактор «Русской мысли». Наташа работала там до самого конца этой газеты, а я несколько лет систематически писал под тремя или четырьмя псевдонимами (об этом знали всего два-три человека). И. А. внезапно воспылала ко мне симпатией, которая столь же внезапно прервалась (под абсолютно несправедливым предлогом). И Наталья, бесстрашный борец за справедливость, утешала меня, объясняя, что несправедливость у И. А. – просто такая черта характера, и с ней нужно смириться. Вообще И. А. была единственным человеком, в отношении которой я замечал у Наташи не только восхищение, но и некоторую подобострастность.
Во-вторых, это профессор Ежи Помяновский, главный редактор «Новой Польши». Мы тоже работали там вместе, но когда профессор вдруг без всякого повода и примечаний опубликовал текст Ежи Урбана, «геббельса» военного положения в Польше, мы с Натальей написали возмущенное письмо протеста. Только для меня это означало разрыв отношений с журналом, а Наталья в редколлегии всё равно осталась, хотя отношения у них были уже испорчены.
Хотела ли она просто сохранить постоянную работу, что для нее было чрезвычайно важно? Из-за «хлеба насущного»? Вряд ли. Просто у Натальи всегда было чувство субординации, но вот только с начальниками ей не всегда везло (достойнейшим исключением был светлый человек В. Е. Максимов, редактор «Континента»).
И последний пример, когда Наталья смогла переломить себя и сохранить отношения с человеком, которого не уважала, – это Юнна Мориц, которая обещала (и вроде бы даже выполнила обещание) помочь Наталье выпустить в России большой стихотворный сборник.
Но это уже – жертва ради поэзии, которая и была для Наташи главной любовью ее жизни.
Здесь, мне кажется, было бы уместно процитировать слова моего уже покойного друга Лёвы Бруни, написанные сразу после смерти нашего общего друга Алеши Хвостенко: «Он на любовь вообще был скуп. При этом было у него удивительное качество. Кто бы без звонка, без предупреждения ни заваливался к нему домой (иногда и посреди ночи, а бывало и под утро), все они встречались Алешей так, словно только их он и ждал и страстно желал увидеть ровно в эту минуту. Наверное, поэтому очень многие причисляют себя к его друзьям. Но всё-таки главным делом для него была поэзия».
Как это похоже на Наташу! Не исключено, что это применимо вообще к каждому настоящему поэту.
Но если признать, что Горбаневская – прежде всего поэт, то что же – ее гражданская позиция оказывается вторичной? Да, некоторые так и считают.
Через несколько дней после смерти Наташи в российской прессе появилось интервью Наталии Светловой (Солженицыной). Вот что там написано:
«Дмитрий Быков: Умерла Наталья Горбаневская; вся ее жизнь ушла на борьбу за российскую свободу, против безнаказанных мерзостей. И ничего не изменилось. Значит ли это, что ее усилия и страдания были напрасны, если называть вещи своими именами?
Наталия Солженицына: Ну, во-первых, жизнь Наташи, которую я знала больше полувека, ушла не на борьбу и не на протест, а на реализацию ее таланта и темперамента. Она приезжала сюда не с режимом бороться, а встречаться со своим читателем и говорить с ним. Горбаневская удивилась бы, а то и разозлилась, если б ей сказали, что жизнь ее ушла на борьбу. И она была человек счастливый, не сомневайтесь».
Я сразу позвонил Вите Файнбергу и прочитал эти строки. Пламенный Витя взорвался: «Как она смеет! С режимом Наташка не боролась! А в психушку ее, значит, просто так загнали?» Да, говорю, Витя, но она сказала, что всё изменилось и «страна совершенно другая»… «Пусть она что хочет говорит! Она с Путиным только что встречалась! На съезде вдов и потомков великих писателей…»
Так кем же была Наталья Горбаневская? Чему она посвятила свою жизнь? Какой урок оставила каждому из нас?
Некоторые из тех, кто ее вспоминает на страницах этой книги, говорят, что она была блаженная, не от мира сего.
Даже спорить не буду.
Ангелом она точно не была. Характер не тот.
И просто поэтом не была.
Была чем-то гораздо большим.
Я уже мимоходом где-то выше упомянул имя Иова. И, как теперь думаю, не случайно.
Наташа – как и Иов – была праведницей . В точном библейском значении этого слова.
Страдания праведников – представителей правды – неизбежны. Но незаслуженные страдания (а на долю Наташи они выпали) необъяснимы даже в перспективе загробного воздаяния. Лютер писал по этому поводу: «Если бы можно было хоть как-то понять, каким образом милосерд и справедлив Бог, являющий гневливость и несправедливость, не было бы нужды в вере».
Что ж, Евангелие учит нас: где есть справедливость – там нет любви.
А Наташа – верила. Верила и в любовь Бога – и в торжество справедливости.
Лучше всего эту квинтэссенцию праведности выразил друг Наташи, французский философ Мишель Ельчанинофф, представитель третьего поколения первой эмиграции.
«Всему этому моральному ужасу [незаслуженных страданий] противопоставляется лишь несгибаемый оптимизм праведника, с которым он уповает на справедливость».
Вот это и есть урок и пример, который нам остался после Натальи Горбаневской.
И последний ее подвиг – отказ от второй операции на сердце, которая могла продлить ей жизнь. Наталья предпочла несгибаемый оптимизм праведника.
В последние годы, когда мы встречались, она говорила мне: «Саша, ты заходи чаще, а то либо ты умрешь, либо я умру».
Так и случилось.
И каждая лавочка – как Елисеевский лучших времен и без очереди.
И каждая девочка – вся в заграничном, как центровая у Националя.
Чего ж тебе скучно, и грустно, и некому руку, дружок, – ностальгия, цена ли?
По крайности, стань у витрины зеркальной, себе же влюбленному в очи гляди.
У нас на Полянке и янки, и нефтевалютой налитый эмир
текут, разделенные разве что слабым огнем фотовспышек.
За ближневосточной кометою хвост: секретарша, охранник и сыщик,
за рваными джинсами весь – и свободный, и Третий, и коммунистический мир.
Но ты им не внемлешь, послушно расплющивши нос о стекло,
и мало-помалу перетекаешь в свое отражение весь,
и то, что оставило вмятины в мягком асфальте, – уже и невесть
куда испарилось, одни манекены глядятся задумчиво, просто, светло.
Людмила Улицкая
Письмо за границу
Дорогая Наташка! Прости меня, что я плохо сделала то, что не сумела сделать лучше, – неточности, опечатки, неровности и провалы тебя огорчили бы. Не говоря уже о знаках препинания. Наверное, устроила бы выволочку. Вот уже почти два года, как занимаюсь письмами моего деда – из тюрьмы и ссылок, в которых он провел в три приема около тринадцати лет, да еще три года мотался без определенного места жительства по всяким мутным пригородам. Умер вскоре после освобождения, в 1955 году. Письма его меня здорово перепахали, но твои, сорокалетней давности, – из тюрьмы и из Казани – задели сильнее. Деда я видела один раз в жизни, а с тобой – больше пятидясяти лет тесного общения. Пока я собирала эту книжку, поменялась оптика. Кроме того, что купила новые очки – не +2,5, а +3. Та оптика, главная, поменялась. Она всё время с возрастом, с опытом расширяется. Хотя возраста нет, как мы с тобой недавно одновременно заметили. Есть постепенное умирание тела, которое вдруг оказывается окончательным. С тобой это уже произошло, со мной пока нет.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: