Андрей Буровский - Феномен мозга. Тайны 100 миллиардов нейронов

«Я ходил в учениках социально опасных, – пишет Алексей Никитин, старший из детей – будущих гениев. – Я бегал с уроков, прогуливал целые дни… Учился я, прямо скажем, скверно в силу своей совершенно безудержной лени. Я был двоечником и троечником. Неоднократно оставался на осень. У меня были жутко изрисованы учебники, по-моему, в них не было ни одной чистой страницы. Домашних заданий я почти никогда не делал… Двух или трех учителей я искренне ненавидел. Я им доставлял много хлопот: мог, например, выйти на уроке из класса, хлопнуть дверью посильнее, если мне чем-нибудь не нравилось поведение учителя. Мою бедную классную руководительницу я не раз доводил до слез».

Что характерно, примерно такие же воспоминания оставили многие Никитины-младшие. Детство у них выдалось сложным и физически, и психологически, школа была для них кошмаром, им было труднее адаптироваться в обществе. Особо сентиментальных воспоминаний о детстве, об отце у них, как правило, нет. Младшая дочь Никитиных, Юля, даже назвала свою семью «выродочной» [169] . Сказано сильно, и хотя вряд ли справедливо – но ведь попытка игнорировать опыт человечества и вырастить племя гениев у себя в отдельно взятой квартире не удался.

Для автора статьи, которую я процитировал, вся проблема в том, что «система» сломала хороших Никитиных. Они могли бы многого достигнуть, если бы не «система». Для иных национал-патриотов Никитины тоже хорошие, а что дети ничего выдающегося не достигли – так их «наверх» жиды не пустили [170] .

В том и другом случае – могли бы, а вот злые люди не пускают.

Но нет никаких оснований полагать, что дети Никитиных стремились ко многому. А стремясь, могли достигнуть желаемого. Как раз и не хотели, и не могли. И это самый главный приговор амбициозной системе.

Стоило ли проводить такой эксперимент над собственными детьми? Наверное, Никитину очень хотелось. Бог с ним. Все семеро детей Никитиных, так или иначе, нашли свое место в жизни. У всех состоявшиеся семьи, как правило, с не одним ребенком. Но претензии-то были совершенно иные. И повторять такого рода идеи – очень и очень не советую.

Да не буду я понят так, что мозг вообще нельзя тренировать и вообще с ним нельзя ничего делать. Можно и должно. Более того, вся история человечества – это история тренировки его мозга. Стоит людям попасть в новое место, изобрести новый способ существования и создать новую религию – как начинается создание новых психических новообразований. Начинается создание новых качеств мозга и тренировка мозга для приобретения этих качеств. Руки и ноги изменяются мало – по крайней мере, слабее, чем мозг. Вот мозг изменяется кардинально.

А независимо от этих глобальных изменений мозг отдельного человека все время, всю его жизнь, сам по себе тренируется. Вдумайтесь, что стоит за такой вот статистикой…

Новорожденный первое время постоянно спит. Ребенку в возрасте 1 года следует спать 16 часов в день. В возрасте 3 лет – 14 часов. В 5 лет – 13, в 7 – 12. Подростку 10–12 лет следует спать по 10 часов в сутки, в возрасте 16 лет – 8 с половиной часов. С 17-ти лет спать можно уже по 8 часов. Примерно с 40 лет человеку достаточно спать по 7 часов, а с 60 – по 6.

Почему? Да потому, что с момента рождения на человека обрушивается невероятное количество информации. Звуки всякие со всех сторон, ветер веет, дождь капает, люди входят и выходят, деревья шумят, облака ходят по небу, небо розовеет на закате…

Эту информацию, строго говоря, вообще можно не получать – и ничего плохого не произойдет. Но ребенок-то откуда это знает?! Ему еще предстоит научиться выделять действительно важное из потока повторяющихся, заурядных событий. Постепенно мозг перестает реагировать на эти обычные звуки и формы, и чем дальше, тем больше. Даже у взрослого человека это происходит. Мозг 60-летнего лучше тренирован, чем мозг 40-летнего. Ему надо меньше отдыхать от потока информации, которую обрушивает на него мир, пока человек не спит.

Это имеет свою плохую сторону: обычные события становятся обычными, привычными, их начинаешь мало замечать. А ведь в дождях, колыхании кроны дуба под ветром или в журчании ручейков после дождя, в отмытом дождями сияющем небе есть своя прелесть. Для человека «за сорок» этой прелести становится все меньше, в том числе и по этой причине поэты, как правило, моложе. Да и прозаики, самые сильные писатели – люди если не «до сорока», то уж точно «до сорока пяти». И если до сорока пяти не состоялся как писатель – уже поздно.

Но «зато» у пожилого человека есть возможность спать меньше. Жизнь ворует у него меньше часов жизни, чем у молодого.

Точно так же горожанин «не слышит» городского шума. А житель авиагородка прекрасно засыпает под надсадный рев двигателей, который непривычного человека буквально вышвыривает из постели.

Опыт человечества говорит, что можно тренировать абсолютно все разделы мозга. Абсолютно все психические и физические качества можно совершенствовать, тренировать, улучшать, даже создавать как бы из ничего. Это касается воли, памяти, внимания, способности к точным движениям, в том числе меткости… да собственно говоря, абсолютно любых и психических, и психологических, и моторных качеств.

Почему японец или китаец быстрее и легче европейца «схватывают» образ нового для них предмета или явления? А потому, что у них письменность – это система иероглифов. Как сказали бы люди, верящие в то, что мы думаем и чувствуем разными половинками мозга: они «правополушарные». Японец не только постигает смысл иероглифа, но и любуется его красотой, совершенством, мистическим смыслом. Когда-то такое было у предков нашей цивилизации, на Древнем Востоке: египтяне ведь несколько тысячелетий писали иероглифами. Примерно такое отношение было к рунам у скандинавов в Средневековье. Но у европейцев такого давным-давно нет, а у жителей Дальнего Востока – по-прежнему есть. И всю историю было.

Почему в начале XX века у американцев отмечали какое-то «срастание» человеческого тела с техникой? Это «соединение» с техникой, органичность ее применения появилась и в России – но позже. Потому что использованию всяких механических штучек американца учили с детства, а у россиян такое поколение пришло в жизнь позже.

Почему эвенки словно «видят» дорогу в непролазной тайге? А они и правда чувствуют, куда надо идти. Когда до поселка остается не менее 20 км, эвенк спросит у вас, удобнее вам выйти к конторе или к дому Васи, на другом краю деревни. Выслушает, кивнет… и с невероятной точностью выведет, куда надо. На все расспросы эвенк закурит, задумается… И решительно махнет рукой: «трахт»! Для него в этой нехоженой тайге дорога – тракт. А вы не сможете не то что увидеть дороги… вы вообще не увидите никаких признаков, почему надо идти именно сюда.