Казимир Малевич - Черный квадрат

Жду от Вас два перевода по 1000 руб., приблизительно на 4 хлеба. Остальное ничего не принимают. Если кому удается послать вместе с хлебом фунт крупы, то нужно иметь большое развитие быстроты рук.

Теперь желаю Вам всего доброго, передайте привет Михаилу Осиповичу и детям.

Витебск, Бухаринская № 10, Художественные Мастерские.

Ваш профессор К. С. Малевич

28 декабря 19 года.

<���приписка на первой странице письма:> Важное условие — высылайте тряпки для посылки, ибо нельзя достать ни одного аршина. <���В рамке:> Стоимость посылаемого хлеба 600 рублей.

Многоуважаемая Мария Борисовна.

Многоуважаемый пан Эттингер,

Получил открытку от пана [165]и спешу выслать брошюры, эти брошюры издали коллеги, которые разделяют мою мысль [166]. Вложили дьявольский труд, но, как говорит сегодняшняя пословица: «кто не работает тот не ест», а вторая гласит «кто не молится, тот не попадет в царствие небесное», как сговорились поп с пролетариями; я рассудил, что это не понятый *«лозунг»*, потому что проклятие всей природы было сделано Новым Богом и водружено на алтарь сегодняшнего дня, но об этом можно говорить очень долго [167].

Через некоторое время победит супрематизм и утвердит новые предметы как одежду нового *«смысла»*, но не будет так, как говорит Машковцев [168], что в старые предметы будет внесен новый *«смысл»*, однако и об этом можно много говорить. На выходе еще одна тема о супрематическом четырехугольнике (лучше квадрате), на котором нужно было бы остановиться, кто он и что в нем есть, никто над этим не думал, и поэтому я, занятый вглядыванием в тайну его черного пространства, которое стало какой-то формой нового лика супрематического мира, сам возведу его в дух творящий. Однако пан скажет, что слишком смело, может быть, мыслю. О нет, вижу в этом то, что когда-то видели люди в лице Бога, и вся природа запечатлела образ его <���Бога> в облике, подобном человеческому, но и если бы кто из седой древности проник в таинственное лицо черного квадрата, может быть, увидел бы то, что я в нем вижу. О, я еще несмело говорю о нем, но неизбежной пролегает через него дорога всего мира, у Бога природы через него в бесконечном прошлом пробивалось все, чтобы через его экономическое лицо установился мир новых предметов. Знаю, Супрематизм для того пришел к *«Беспредметности»*, чтобы построить новый духовный и *«утилитарный мир»*, но и об этом можно развернуть огромную речь, и нужно было бы ее развернуть, потому что в ней заключается развитие нового завета мира, который был в прошлом и шел к нам и пойдет дальше, оставляя за собой тысячи лет знаков. Так в нем черном квадрате вскрывается форма лица нового Величия природы, которая для него оттого Величия будет алтарем, в котором скроется тайна, а эта тайна так далека и глубока и бесконечна [169], что скорее достигнешь млечной дороги звезд небесных, нежели углубишься и обследуешь все извилины, находящиеся во мне, хотя кажется, что они так близко лежат, а на самом деле далеко; и много людей-мудрецов подымают свои взоры на далекие звезды, смотрят в телескопы, желая приблизиться к ним, и в этот момент забывают, что они сами являются звездами, которые нужно исследовать; но я сам звезда такая далекая в бесконечном пространстве, что никогда, ни один телескоп меня не достанет, но мы, люди хотим все увидеть глазами и попробовать потрогать пальцем, забывая о том, что иногда надо быть слепцом. О, как об этом можно много говорить, но ни к чему это, поскольку мертвый переулок [170]всегда будет всматриваться в звезды, потому что блестят, и те, которые <���ярче всех> блестят, останутся для него навечно, и он будет стараться в них вложить все [171], для этого и существует «мертвый переулок», но удивляет меня *Игорь Грабарь*, что он вольет в раскрытую *«Божие Матери Казанские и Суздальские» [172], ведь что мог архангел влить, то уже влил, и ничего больше уже не получится.

Может быть, со временем примусь за писание о Супрематизме, потому что в этой брошюре ничего не говорю об этом [173]. Пишу как будто бы по-польски, но за двадцать с лишнем лет борьбы с «мертвым переулком» в *России* забыл польский язык.

Желаю пану всего доброго

готовый к услугам

Казимир Малевич

Витебск, 3 апреля [174]1920.

Был ли пан на моей выставке

на ней имел 200 работ уже исчезли [13]

*Витебск Бухаринская 10 Художественное училище*

Из Витебска в Берлин,

4 июля 1922.

Лазарь Маркович,

Вы не понимаете моего молчания; ведь, дела меняются, то сидишь, то ходишь; раньше все только ходил. Сил нет, чтобы пересмотреть свои работы.

Очень бы Ваш гонорар меня поддержал [175]. Например. За квадрат бы прислали «ару», за крут «Нансена» [176], а для привыкающего к сиденной жизни человеку это бы было чудесно, но для меня такой гонорар подлинные чудеса. Не знаю, как для Вас эти чудеса чем окажутся. Ликвидацией всей редакции и имущества или же Вам только на здоровье пойдет.

Терпим ужасный голод. Я на волоске, а Хлебников [177], уже лежит параличом разбитый. Кажется, привезут его в Петроград. Жестокое гонение чиновников на нас оказывается; главные гонители Д<���авид> Ш<���теренберг> [178]и К о.

Прощайте. К. Малевич

4/июля до 15 августа буду в Витебске

Хлебников умер. Долой всех чиновников удушающих, и тех, кто поддерживает их. Умер 28 июня, замученный голодом. На очереди Татлин [179]и я.

Из Ленинграда в Амбри-Сотто 12,

июня 1924 года [180].

Дорогой Лазарь Маркович.

Года полтора жизни в Ленинграде <���прошли> при весьма сильной оппозиции против Нового Искусства и голодовке; Соф<���ья> Мих<���айловна> [181]заболела туберкулезом, и надежды совсем нет, ибо условия лечения немыслимы. Уна [182]пока что здорова.

Но, несмотря на все поставленные авангарды реакционеров, захвативших Академию и Штиглица [183]и Музей Худ<���ожественной> Культуры [184], я все же повел атаки против их позиций по примеру Витебска; надо сказать, что со мною приехали и Юдин [185], и В<���ера> М<���ихайловна> [186]. Это самые главные борцы, которые великолепно повели работу снизу, я же сверху; в результате получилось разгром гоп-компании, засевшей в Муз<���ее> Худ<���ожественной> Культуры во главе с идиотом Татлиным, который, будучи зав. Изо [187], сдал все позиции правым, сдал и Академию [188], и Штиглица. Я очень жалею, что потерял много <���времени> в Витебске, а Татлин в это время все возглавлял себя и прозевал все [189]. Сейчас же при сильнейшей реакции, развивающейся у нас против Нов<���ого> Искусс<���тва>, все же удалось овладеть последней позицией Нов<���ого> Искусс<���тва> — это Муз<���ей> Худ<���ожественной> Кул<���ьтуры> — которую держали претенденты на Новое. В настоящее время Муз<���еем> Худ<���ожественной> Кул<���ьтуры> овладели и удалось построить исследовательский Институт, которого нет во всем мире; долго ли прийдется жить, неизвестно. Существует в нем несколько отделений. Мой 1) формально теоретический (Бактериология в живописи), 2) Органической культуры Матюшина [190]и 3) Мансурова [191]экспериментальный отдел. Была устроена первая выставка, но ни звука в прессе, а вещь серьезная и важная [192], но в своем отечестве все близоруки либо дальнозорки; скорей дальнозорки, им нужно наши вещи обязательно поставить на горах Этны, или в Швейцарии, или <���во> Франции на Эйфелевой башне — тогда увидят. Уже появились Советские ампиры, теперь намечается советский Рембрандт, Рубенс и скоро Рафаэль ка<���ко>й-нибудь Анненков [193]20 будет. Втерли очки здорово, разыгрывая на понятных как бы картинах Рафаэля всю свою негодность. Щусьев [194]<���так!> строит новую Москву совсем здорово, оформляет пролетарий в римские сандалии и каски Афины Паллады; Колизей — стадионы, портики; это новая Москва в сандалиях греков; с другой стороны, эти эстеты Пикассы, Браки лезут тоже не особо далеко от Щусьева.