Борис Горбачевский - Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов

В день нападения гитлеровской армии на СССР премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль выступил в палате общин и произнес свою историческую речь о поддержке России в борьбе с нацизмом. Сталин никогда не верил Черчиллю, но поверил Гитлеру. Пришлось менять оценки. Он внимательно прочел речь Черчилля и все донесения посольства и разведки из Лондона. Велел опубликовать речь британского премьера в самом кратком изложении.

В мемуарах «Вторая мировая война» Черчилль приводит небезынтересный эпизод:

«В августе 1942 года я впервые услышал от Сталина: «Никто из нас никогда не доверял немцам. Для нас с ними всегда был связан вопрос жизни или смерти».

Это ложь! Можно привести много сталинских высказываний противоположного характера.

Самое удивительное — поведение диктатора в ночь на 22 июня 1941 года: несмотря на точные данные разведки о сроках начала войны, а также информацию, полученную за несколько часов до нападения от двух немецких перебежчиков, он не рассказал «братьям и сестрам», как он это самое «вероломное нападение» проспал…

В книге «Воспоминания и размышления», много лет спустя изданной без купюр, Г.К.Жуков описал это событие: «В 3 часа 15 минут 22 июня на многие советские города, крупные железнодорожные узлы, порты, на военные аэродромы обрушился град бомб с армад немецких самолетов. В 3 часа 30 минут начался артиллерийский обстрел на протяжении всей немецко-советской границы. А товарищ Сталин сладко спал в окружении охраны на даче в Кунцево. Нарком приказал мне звонить Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец, слышу сонный голос генерала Власика, начальника управления охраны:

— Кто говорит?

— Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

— Что? Сейчас? — изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит.

— Будите немедленно: немцы бомбят наши города, началась война. — Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили:

— Подождите.

Минуты через три к аппарату подошел Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.

— Вы меня поняли? — Опять молчание.

— Будут ли указания? — настаиваю я. Наконец, как будто очнувшись, Сталин спросил:

— Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским округом.

— Поезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро». [7] В первом издании этот эпизод был снят цензурой. (Прим. авт.)

Заседание Политбюро началось в 5 часов 45 минут утра и продолжалось более 3 часов. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руке ненабитую табаком трубку. Жуков и Тимошенко доложили обстановку. Сталин неожиданно спросил:

— Не провокация ли это немецких генералов?

— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая это провокация? — ответил Тимошенко.

— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города, — сказал Сталин и, подумав немного, продолжал: — Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство». (Любопытный диалог, не правда ли?)

Поведение Сталина в первые часы войны непостижимо абсурдно, безрассудно. Оно явно свидетельствует, что он поверил в личное ему письмо Гитлера, полученное им незадолго до начала войны. Он цеплялся бессильно за малейшую соломинку, способную предотвратить происшедшее. Мы не говорили о публикации ТАСС от 14 июня 1941 года. Речь идет прежде всего о нелепых попытках связаться с Гитлером, о стремлении Молотова по поручению Сталина попытаться выяснить у немецкого посла Шулленбурга, не является ли случившиеся провокацией немецких генералов Гитлера. Сталин никак не мог понять, что произошло непоправимое.

Обратимся к воспоминаниям генерала Мерецкова. Он рассказывает в них о тревожной обстановке, царившей в высших кругах Красной Армии накануне войны. «Уже 21 июня, — вспоминает Мерецков, — военное руководство вело себя так, как если бы война начнется уже завтра». Мерецков отправился поездом в Ленинград в ночь на 22 июня. Накануне отъезда из Москвы он встретился с министром обороны С.К.Тимошенко. Прочитаем дальше о том, что об этой встрече рассказывает Мерецков:

«Меня вызвал к себе мой непосредственный начальник, нарком обороны, находившийся последние дни в особенно напряженном состоянии. И хотя мне понятна была причина его нервного состояния, хотя я своими глазами видел, что делается на западной границе, слова наркома непривычно резко и тревожно вошли в мое сознание. Тимошенко сказал тогда:

— Возможно, завтра начнется война! Вам надо быть в качестве представителя Главного командования в Ленинградском военном округе. Его войска вы хорошо знаете и сможете при необходимости помочь руководству округа. Главное — опять же, не поддаваться на провокации.

— Каковы мои полномочия в случае вооруженного нападения? — спросил я.

— Выдержка прежде всего. Суметь отличить реальное нападение от местных инцидентов и не дать им перерасти в войну. Но будьте в боевой готовности. В случае нападения сами знаете, что делать».

Странно, опять опасение каких-то «провокаций»! (На которые огонь сразу открывать нельзя!) Если бы страна готовилась только к обороне, то любые разговоры о «провокациях» были бы бессмысленны. Приказ должен быть простым и коротким: «Нападающего противника уничтожают!» Или, например, вечером 21 июня нарком Военно-морского флота адмирал Кузнецов отдал приказ трем флотам и двум флотилиям: «Оперативная готовность номер один, немедленно!» [Кстати, оперготовность № 1 объявляется после оперготовности № 2, которая и была объявлена 19 июня 1941 года, но об этом историографы не любят вспоминать [8] Мерецков. На службе народу. М. 1968. С. 209. ).

Рассмотрим три первых директивы, посланных из Кремля в военные округа накануне 22 июня 1941 года.

Директива № 1 составлена после трехчасового обсуждения с военными в сталинском кабинете 21 июня 1941 года. Она предупреждала войска о том, что в течение 22–23 июня не исключено нападение немцев. Возможно, оно произойдет с провокационных действий. Поэтому, находясь в полной боевой готовности, следует не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Передача в приграничные округа началась в зашифрованном виде после 11 часов вечера и закончилась, по словам Жукова, в 00 часов 30 минут 22 июня. В штабы армий, корпусов и дивизий она поступила к двум часам ночи и гораздо позже. Успеть что-либо реальное сделать никто не сумел: до начала наступления немцев оставалось считаное время. Сталин же, успокоившись, отправился к себе на Кунцевскую дачу и лег спать, опять же, понадеялся на принятое им решение.