ИССЛЕДОВАНИЕ ХОЛОКОСТА. Материалы международной Тегеранской конференции 11-12 декабря 2006 года

Во время войны кое-какая информация из лагерей просачивалась. В еврейских политических группировках, которые существовали в местах, куда немцы согнали евреев, эту информацию, часто не поддающуюся проверке, смешивали с самыми безумными из ходивших слухов, синтезировали и направляли по разным каналам в Лондон, Женеву и Тель-Авив, где находились руководящие органы сионистов. В Лондоне эта информация не имела успеха. Британские власти видели в ней лишь пересказ той дезинформации о Германии, которую они сами распространяли по радио. В Вашингтоне в ней тоже усмотрели элементы военной пропаганды. Что же касается еврейских руководителей, то они, тоже наученные опытом Первой мировой войны, отказывались верить докладам, которые им присылали.

Война повсюду ухудшила положение узников. Особенно тяжелыми были последние месяцы. Немецкие лагеря, подвергавшиеся постоянным бомбежкам, превратились в зоны смерти, где нехватка питания и болезни произвели массовые опустошения. Именно тогда сложилась репутация этих лагерей. Те, кто выжил и смог вернуться на родину, рассказывали повсюду о кошмарах последних дней, о голодном пайке, эпидемиях, дезорганизации, и ответственность они, понятно, возлагали на тех, кто держал их в этих лагерях, из-за кого возник этот убийственный хаос.

Жажда мести и ненависть этих несчастных понятны: они потеряли половину своего веса, свое здоровье, своих товарищей по заключению. Они наводнили своими рассказами газеты политических организаций, увидевших в описании их страданий манну небесную, которую надо использовать до последней крупинки. После войны то, что сегодня называется «памятью», использовалось, прежде всего, коммунистами, которые изображали себя авангардом борьбы против немецких оккупантов и главными мучениками освободительной войны.

Поль Рассинье был слишком молодым, чтобы принять участие в Первой мировой войне, как его отец. Он работал учителем и был коммунистом до 1932 года, когда его исключили за разногласия с партией, и он перешел к социалистам, в ряды оппозиции, заняв решительно пацифистскую позицию, которой он оставался верен всю жизнь.

Во время войны Рассинье отказался от участия в насильственных акциях, но решил бороться против немецкой оккупации и занялся изготовлением фальшивых документов для тех, кто хотел перебраться в Швейцарию, главным образом, для евреев. Его выдали, он был арестован, подвергнут пыткам в гестапо и отправлен в Германию в концлагерь, сначала в Бухенвальд, потом Дора-Миттельбау. Хотя коммунисты считали его врагом, ему удалось выжить. Он вернулся во Францию инвалидом, болел до конца своих дней и мог стоять на ногах только несколько минут.

Поток рассказов, подкрепляющих официальную версию того, что происходило в лагерях, побудил его дать собственные свидетельские показания в книге «Ложь Одиссея»(1950) и проанализировать слова тех своих современников, которые рассказывали о жизни в лагерях на свой манер. Его вдохновлял великий пример ревизиониста истории Первой мировой войны Жана Нортона Крю, который разработал критический аппарат, позволяющий быстро отличить правду от лжи в свидетельствах о войне. Тем самым он совершил преступление, последствия которого нельзя было предвидеть. Он создал то, что мы сегодня называем ревизионизмом. Он вызвал на себя огонь тяжелой артиллерии. Его исключили из социалистической партии, против него велась кампания в прессе и бесконечные процессы по разным мелким обвинениям, его подвергли остракизму, как это всегда делают.

Продолжая свою работу по демифологизации того, что происходило в лагерях, Рассинье натолкнулся на Железный занавес. Таким людям, как он, ставшим ярыми антикоммунистами, было невозможно поехать на место событий, в Польшу.

И тут непредвиденное событие смешало карты. Руководимое твердой рукой псевдосоциалиста Бен-Гуриона еврейское государство, еще непрочное, не вписалось в сложную картину Среднего Востока. Бен-Гурион искал средство, как обеспечить выживание своего государства-обрубка, в которое он имел несчастье верить. Он приказал похитить Эйхмана, в прошлом крупного нацистского чиновника, который занимался депортацией евреев, а теперь скрывался в Аргентине. Последовавший в 1961 году процесс позволил создать необыкновенную машину для обвинения всех на свете, в первую очередь, евреев, за то, что они были недостаточно сионистами, европейцев за то, что они не остановили подъем нацизма, американцев за то, что они не спасли евреев.

В этот момент Рассинье и ревизионисты увидели, что у них сменился противник. Они старались разоблачить инсценировки и мифы, исходившие от советского аппарата, а теперь его место занял похожий пропагандистский аппарат сионистского государства, который, кстати, сам был в значительной мере заимствован у коммунистических режимов. Рассинье не смог поехать в Иерусалим на процесс Эйхмана и вынужден был следить за ним издалека, но он проанализировал его особенно тщательно. Эти процессы бывших нацистов, которые проходили в Израиле, в коммунистической Польше, на советской Украине, а также в Западной Европе (вроде т. н. процесса охранников Освенцима во Франкфурте в 1963–1965 гг., на котором Рассинье было запрещено присутствовать) были окнами, открытыми в прошлое.

В 1948 году директор Центра документации современного еврейства Исаак Шнеерсон подвел итог: «У нас два врага: забвение и недостаток средств. Забвение угрожает утратой памяти, почтения, опыта уроков прошлого. Недостаток средств может помешать нам продвинуться так далеко, как надо и как мы хотим, в обладании и постоянном присутствии залогов и гарантий этой памяти, этого почтения, этих уроков». [102] Ле Монд жюиф, № 13, ноябрь 1948. Публикация задерживалась с октября 1947 года. Она появилась, когда деньги дало государство Израиль, созданное в мае 1948 года. Эти средства должно было дать еврейское государство.

Программа была намечена: стимулировать память (субъективность свидетелей всегда должна ставиться выше работы историков, которые в ту эпоху еще не занимались этим вопросом), почтение (т. е. пресекать любые критические суждения о политике сионизма) и уроки (т. е. политический шантаж каких угодно политических сил, обвинение их в том, что они не помешали истреблению евреев и поэтому не имеют права говорить евреям, что они должны делать. Этот простой механизм постоянно работает с полной отдачей).

Эта огромная пропагандистская машина, когда речь идет о бывших концлагерях, затушевывает истинную роль и место евреев. На табличках в Освенциме упоминаются 4 миллиона убитых, без уточнения, кем именно были эти 4 миллиона человек. Кстати, было бы крайне трудно детализировать состав этой цифры, ошеломляющей, но взятой с потолка.