Комиссия по борьбе с лженаукой и фальсификацией - В защиту науки (Бюллетень 3)

А завершить статью хочу как раз описанием невесёлой истории. Несколько месяцев назад пришлось хоронить одного из последних оставшихся в России родственников, мужа двоюродной сестры. Он был талантливым инженером-электронщиком, и на похороны явилось гораздо больше его сотрудников, чем родных. Все — примерно ровесники, шестидесятилетние инженеры, седые, лысые, обломки научной империи. Словом, те, кто, по меткому замечанию г-жи Мартенс, «в картину современной жизни, увы, не вписываются». Сейчас они выполняют заказы на военную электронику для чужих армий (и наше государство, которое платит им гроши, получает за экспорт их интеллектуального продукта неплохие суммы в долларах). Кое-что они пытаются делать и для своей армии. Но пройдёт несколько лет, и они уйдут. А за ними — никакой смены.

За столом на поминках вспоминали, каким блестящим специалистом был покойный, какие интереснейшие, головоломные технические задачи вместе с ним решали. Потом, конечно, заговорили о сегодняшней разрухе, об унижении нашей интеллигенции, о повсеместном торжестве наглой бездари. Сидевший рядом со мной приятель покойного, захмелев, выкрикивал: «Инженеры! Мы столько знаем, столько умеем, столько можем! И кому мы власть отдали, какому дурачью!»

Одна родственница, давно живущая в Германии и приехавшаяя всего на несколько дней из-за печального события, наслушавшись этих разговоров, внезапно воскликнула: «Господи, где ещё попадёшь в такую интеллигентную компанию? Только в России и только на похоронах!» И на несколько секунд за столом воцарилась тишина.

C.K. Абачиев

Фундаментальная наука в нашей стране, несомненно, переживает труднейшие времена за всю свою историю, начинающуюся с эпохи реформ Петра I. Если ей и суждено возродиться, то уже не в былом советском качестве социально престижной сферы деятельности сотен тысяч людей, всеотрасле-вой науки, сносно финансировавшейся государством. Возрождённая российская наука должна быть элитной, работающей по-суворовски — не числом, а умением. Её кадры будут сравнительно немногочисленными уже в силу того, что стараниями постсоветских «реформаторов» и СМИ научная деятельность перестала быть вдохновляющей и престижной у основной массы молодого поколения (как, впрочем, и вообще труд в производительных секторах экономики.). То, что перед глазами подрастающего нового поколения россиян хронически находились учёные, еле-еле сводившие концы с концами, — это само собой. Но не менее важно и то, что после 1991 г. тема научного поиска, технического творчества и вообще производительного труда начисто ушла из отечественной культуры, особенно — из кинематографа, который, как известно, является «важнейшим из искусств». В своё время романтичное и по-хорошему честолюбивое юношество в немалой степени рекрутировалось в индустрию советской науки такими фильмами, как «Александр Попов», «Девять дней одного года», «Всё остаётся людям», «Барьер неизвестности», «Иду на грозу», «Укрощение огня» и даже идиллической комедией «Весна», адекватной культурному уровню основной массы наших соотечественников 40-х годов XX в. Советская культура работала на перспективу отечественной науки, ибо в науке, как нигде, кадры решали и решают всё. Но после 1991 г. эта работа в одночасье прекратилась и не возобновлена до сегодняшнего дня. Так что, в российскую фундаментальную науку из молодого поколения пойдут (и уже начинают идти) совсем немногие, действительно преданные делу научного поиска, идее возрождения отечественной науки высшего мирового класса, со здоровым юношеским честолюбием, нацеленным на обретение высокого статуса в качестве учёных, а не дельцов от науки. Возможно, что столь суровая селекция кадров отечественной фундаментальной науки и к лучшему. Это должны быть кадры не только высокой профессиональной квалификации, но и смолоду находящиеся на высоте реального современного научного мировоззрения и методологической культуры научного познания, его интеллектуальной самодисциплины. Они должны уметь распознавать наиболее перспективные «точки роста» фундаментальной науки, где малыми силами и средствами можно делать большие дела, ибо на щедрое государственное финансирование всего спектра фундаментальных наук больше рассчитывать не приходится.

Но у такого возрождения российской науки есть смертельный враг — современная российская «народная наука». По сравнению с ней даже былая лысенковщина в советской биологии выглядит не так зловеще.

Спекулятивная «теневая наука» сопутствует всей истории теоретического естествознания, пародируя поиск научно-теоретического качества, неотделимый от исторически всё более многотрудного и дорогостоящего экспериментального познания. Она бичевалась ещё А.И. Герценом в «Дилетантизме в науке». В «Письме к учёному соседу» А.П. Чехов мастерски представил её и вовсе в комическом виде. Тем не менее спекулятивные теоретизирования были и остаются в высшей степени соблазнительными, причём отнюдь не только для дилетантов и недоучек. Даже К.Э. Циолковский столь капитально погрузил свою теорию реактивного движения в свою же спекулятивную «космическую философию», что не смог найти общего языка с отцом российской авиации Н.Е. Жуковским. (А какой великолепный мог бы получиться творческий тандем и насколько раньше в нашей стране могла бы начаться история реактивной авиации и практической космонавтики!) В вопросах теоретической науки спекулятивные «безудержные теоретизирования» не имеют никаких исторических оправданий с эпохи Г. Галилея и И. Ньютона. Тем не менее они рецидивируют (и даже агрессивно), как только общество создаёт для этого благоприятные условия.

В нашей стране такие условия были созданы в ХХ в. утверждением диалектического материализма в его вульгарной сталинской интерпретации в качестве общемировоззренческого и одновременно общеметодологического ядра безраздельно господствовавшей государственной идеологии. Это было откровенным приглашением профессиональным советским философам и учёным с философским складом ума к онтологическому системо-творчеству на уровне методологической культуры даже не средневековой схоластики и спекулятивной метафизики XVI–XVII вв., а на уровне стихийного обыденного здравомыслия, которым каждый человек овладевает одновременно с родным языком. И это понятно: средневековые схоласты и творцы «систем природы» основательно знали логику Аристотеля, а в советской высшей школе её учебный курс, традиционно базисный в классическом образовании, был заменён базисным курсом всё того же «сталинского диамата-истмата». Лысенковщина в контексте этого культурного строительства «нового типа» была заурядным явлением, стимулированным самой государственной идеологией. Страшным стало то, что эта спекулятивная псевдонаука вошла в доверие к советскому государству с его инквизицией в лице идеологического аппарата ВКП(б) и карательными органами.