Николай Ямской - Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию...

Сколько же лучших своих сыновей оставила на полях сражений Россия!

Только в конце августа вернулся капитан Неустроев в Германию, к месту своей службы. А там – новый сюрприз.

Из воспоминаний С. Неустроева: «Полковник Зинченко встретил меня упреками: „Где был два месяца? Кто тебе разрешил? Почему я ничего не знал?“ – и т. д. и т. п. Я был вынужден резко ответить ему: „Главное политическое управление Советской Армии командировало меня на Урал. А вот почему они не попросили у вас разрешения, вы, товарищ полковник, сами спросите у них“. После моего ответа Зинченко окончательно вышел из себя. Вскоре командир полка добился от генерала Шатилова согласия перевести меня в 469-й полк к полковнику Мо-чалову… В то время мне было непонятно, для чего это делал Федор Матвеевич… Истинную причину перевода мне объяснил полковник Мочалов… После моего доклада по прибытии он спросил: „Ну что, Зинченко тебя выгнал?“ – „Да нет, товарищ полковник, не выгнал, а просто обиделся на меня, что я уехал без его ведома на Урал“. – „Брось, Неустроев, оправдывать полковника Зинченко. Я его знаю, он любит быть только первым. Война закончилась, батальон в атаки поднимать не надо – вот и выгнал. Ты ему сейчас не нужен…“» [130]

Ревность ревностью, а думается, был у полковника Зинченко еще один повод для недовольства, навеянный с дивизионного и корпусного штабов, а может даже и из самого Главпура. Невольно оказавшись вдали от контролирующего командного ока, комбат на своих многочисленных встречах с уральскими рабочими, конечно же, рассказывал правду и о штурме, и о водружении знамени. Что, естественно, шло вразрез с уже вовсю утверждавшейся начальственной версией. Правда, еще не все было ладно с исполнителями. Зато со Знаменем Победы в Москве уже разобрались. Стяг, так и не допущенный к участию в параде 24 июня 1945 г ., вместе со знаменами тех частей и соединений, которые по окончании войны расформировывались, находился на вечном хранении в Центральном музее Красной Армии (так он тогда назывался). Трофейные фашистские флаги, которые бросали к подножию мавзолея Ленина и ногам стоящих на нем Сталина и его соратников, также переправили в хранилище музея. Знамя Победы с 12 июля 1945 г . появилось в экспозиции одного из залов. Несколько позже к нему «под бочок» скромно пристроили несколько штурмовых флажков – из тех немногих, что сохранились на Рейхстаговском фронтоне. Потом все оттенили и несколькими сваленными в витрине трофейными полотнищами (их сегодня в Центральном музее хранится около 800). О тех же знаменах, которые под свист пуль, рискуя жизнью, несли к Рейхстагу маковцы и другие непосредственные участники штурма, предпочли вообще не поминать. Так оказалось покойней для официальной версии, которую хоть и топорно, но весьма удобно для себя слепили ее создатели и вдохновители.

А дальше случилось то, что должно было случиться. Миллионы людей, мало что знавших о фактах достаточно непростой и совсем неоднозначной биографии Знамени Победы, совершенно искренне и потому легко сделали его настоящим символом. И что теперь с того, что кто-то в чинах и званиях, в силу слепых обстоятельств или по прямому расчету бросил на его алое полотнище некрасивую тень? Ведь миллионы солдат нашей тогдашней необъятной Родины, дошедшие и не дошедшие до Рейхстага, знаменами собственных частей и соединений передали ему и свет своей личной негасимой надежды на победу, и алый цвет своей собственной пролитой за нее крови.

А сколько за эти пролетевшие десятилетия поколений – уже их дети, внуки и правнуки – искренне связали с этим стягом память о своих отцах и матерях, личное представление об их трагичной и одновременно героической жизни?

Нет! Не может чья-то, пусть даже очень авторитетная и расчетливая ложь перевесить, принизить, перечеркнуть такую веру. И поэтому правильно, по-моему, Указом Президента РФ от 15 апреля 1996 г . бывшему Знамени Военного совета 3-й ударной армии был присвоен статус национальной реликвии.

Но только историческая правда тому не помеха. А всего лишь справедливое воздание должного всем и каждому в соответствии с конкретными поступками и делами. И еще хороший урок нам, потомкам. Потому что вольно, исключительно в собственных интересах, распорядившись с еще не ставшим символом неодушевленным предметом, верховная власть точно так же обошлась и с живыми людьми…

Чувство невероятного удивления перед терпеливостью народа-победителя быстро переросло у Сталина в острое подозрение, что терпение это все же не бесконечно. Поэтому армия, чью роль в жизни общества столь многократно усилила война, беспокоила его все больше и больше. Главную для своего всевластия опасность Сталин углядел в том духе внутреннего раскрепощения и проснувшемся чувстве гражданского достоинства, которые несли в себе фронтовики-победители. И прежде всего, те маршалы и генералы, которые вели их в бой.

Впрочем, Сталин «человеку с ружьем» не доверял никогда. И с постоянным недоверием относился даже к тем, кто, казалось, всегда только и делал, что лез из кожи вон, чтобы заслужить звание точного и беззаветного исполнителя его указаний. По распоряжению Сталина, НКВД и его преемники – МГБ и МВД – вели многолетнюю слежку даже за его любимыми маршалами вроде Ворошилова или Буденного. Тем, между прочим, которым он, казалось, прощал все, даже очевидную неспособность командовать войсками. Так, по свидетельству известного историка Р. Пихоя, возглавлявшего архивную службу России в 1990—1996 гг. и собственными глазами видевшего многие до сих пор малодоступные исследователям документы из сталинского архива (ныне Архив Президента РФ), за С. Буденным слежка была установлена еще в 1925 г . С этого же момента в его квартире установили подслушивающее устройство. Такое же непрерывное наблюдение велось за маршалом Ворошиловым, его ближайшим окружением и родственниками. Результаты регулярно докладывались лично Сталину. За маршалом С. Тимошенко следили с 1942 г . Вождь не мог оставить без пригляда этого хоть и совершенно лояльного, но все же малоприятного свидетеля чудовищного сталинского удара по боеспособности Красной Армии в канун гитлеровского нападения на страну [131].

Самую тревожную для Сталина информацию чекистская «прослушка» стала поставлять уже в первый послевоенный год. В 1992 г . кое-что из этих записей доверительных разговоров, которые вели некоторые видные советские генералы у себя дома с близкими и сослуживцами-единомышленниками были обнародованы. Вот, например, фрагменты записи, сделанной сотрудниками МГБ на квартире Героя Советского Союза, командующего войсками Приволжского военного округа генерал-полковника В. Гордова в декабре 1946 г . В беседе с женой и со своим заместителем генерал-майором Ф. Рыбалченко боевой, прошедший всю войну военачальник говорит: «Что меня погубило – то, что меня избрали депутатом… Я поехал по районам и, когда все увидел, все это страшное – тут я совсем переродился. Не мог я смотреть на это…» Далее генералы обсуждают то же самое, что капитан Неустроев обнаружил в родной деревне. Они говорят о бедственном положении сельчан, о том, что люди с голоду вынуждены есть кошек, собак, крыс. Рыбалченко детализирует: «В колхозах подбирают хлеб под метелку. Ничего не оставят, даже посадочный материал… Надо прямо сказать, что колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца… Думают, Сталин кончится, и колхозы кончатся».