Алексей Митрофанов - Парки и сады Москвы. Из прошлого

А Михаил Булгаков писал в повести «Роковые яйца»: «В Эрмитаже, где бусинками жалобно горели китайские фонарики в неживой, задушенной зелени, на убивающей глаза своим пронзительным светом эстраде куплетисты Шрамс и Карманчиков пели куплеты, сочиненные поэтами Ардо и Аргуевым:

– и грохотали ногами в чечетке».

Карикатурист Борис Ефимов возмущался: «Нэпманскую стихию я наблюдаю в увеселительном летнем саду „Эрмитаж“… Гляжу я на раскормленных франтов в брюках дудочкой и претенциозных шляпах-панамах, на их накрашенных дам в модных, немыслимо узких юбках до пят, позволяющих передвигаться только семенящей вихляющей походкой. Плывет кухонный чад над столиками ресторана, стоит пьяный гомон, визгливый хохот подвыпивших дам и скабрезные шуточки их кавалеров, барственно погоняющих взмыленных официантов».

Но дело, начатое Щукиным, однако, продолжалось.

Кстати, именно в «Эрмитаже» прогуливались Людочка и Хоботов, герои культового фильма Михаила Козакова «Покровские ворота». Это тоже страница в биографии сада. И, вместе с тем, высокая оценка, выставленная ему историей.

(Большая Садовая улица, 14)

Сад под названием «Аквариум» – одно из старинных увеселительных мест. Он был основан в 1893 году, и получил свое название в честь огромного аквариума, действительно стоявшего в этом саду, в беседке.

Открытию сада предшествовало одно резонансное событие. Годом раньше здесь, на земле, принадлежавшей семье Малкиелей прошла Первая московская электрическая выставка.

Журнал «Наука и жизнь» сообщал: «Под выставку отведена была обширная площадь в 5000 квадр. сажень со всеми находящимися на ней зданиями, дворами и открытыми местами для прогулок; последние, в течение летнего сезона, были превращены в сады и асфальтированные площади, пересекаемые рельсовым путем, по которому публика каталась на вагончике, двигавшемся с помощью электрических аккумуляторов Владимирова. Здесь же был грот, освещенный лампочками накаливания, и места, с которого поднимался воздушный шар, по вечерам освещавшийся во время полета на протяжении нескольких верст электрическим прожектором Шукерта, установленным на крыше одного из домов. Наконец, здесь же красовались и фонтаны, освещенные электричеством».

Летом выставку посещало около тысячи человек в день, а зимой – около трех сотен. В результате Малкиели поняли, что мимо них проходят золотые и бриллиантовые горы. И, когда выставка закончила свою работу, открыли здесь увеселительный сад.

Влас Дорошевич писал: «Ломали асфальт, выламывали под ним кирпич, рыли колоссальные ямы. Возили откуда-то земли. Привозили из окрестностей Москвы и сажали с корнями выкорчеванные столетние деревья. И через каких-нибудь две недели асфальтовая площадь превратилась в „старый“ тенистый сад, полный аромата. Шумели развесистые вековые деревья, и огромными пестрыми благоухающими коврами раскинулись под ними грандиозные клумбы цветов. Длинный безобразный каменный сарай превратился в изящный нарядный театр».

В принципе, это был обычный сад, с традиционными садово-парковыми развлечениями. Тир, кегельбан, гимнастическая площадка, приставучий фотограф со своей громоздкой камерой. Летом – буфеты под открытым небом. Зимой заливали каток.

Лавочки, тенистые аллеи, вычурные фонари.

Бывали, впрочем, и оригинальные «садовые» находки. К примеру, «вечера огня», когда москвичей развлекали затейливыми фейерверками. Да что там фейерверки! В саду можно было забраться в корзину самого настоящего воздушного шара. И полетать на нем над городом.

Правда, к шару цеплялся канат, который мешал ему далеко улететь. Но при желании можно было подписать особый договор и, фактически, взять шар в аренду. Этакий шаршеринг.

Недаром здешними увеселениями заправлял легендарный московский антрепренер Михаил Лентовский. Впрочем, его в скором времени сменила не менее известная балерина Лидия Гейтен, которая и сама не брезговала станцевать на здешней эстраде.

Вообще, администраторы менялись здесь довольно часто.

Кстати, первое время этот сад носил другое, гораздо более интригующее название – «Чикаго». Но, видимо, хозяева решили, что не каждый москвич знает это слово. И сменили его на другое, более распространенное – «Аквариум». Конечно, приезжий крестьянин мог не знать и его. Но крестьян в том саду и не ждали. А любители покутить были прекрасно знакомы с аквариумами – они имелись в многочисленных московских ресторанах и трактирах.

Кроме того, «Аквариумом» называли знаменитый сад в Санкт-Петербурге. Очень полезная для бизнеса ассоциация.

Переименование произошло в 1898 году.

Здесь не гнушались выступать лучшие коллективы России. В частности, в 1902 году гастролировала труппа петербургского Александринского театра. Садовая публика аплодировала самой Вере Комиссаржевской. А в 1904 году тут начала выступления «Частная опера» Сергея Зимина. Антрепренер писал: «Помню в театре были подношения, когда из букета вылетали голуби, дарили чудных сибирских и ангорских котят, красивых маленьких собачек с чудесными лентами и даже белых мышек. Конечно, подношения в виде громадного собольего горжета или горностая тоже случалось нередко, и любители подходили к барьеру у оркестра и ловили капельдинеров и рабочих сцены, чтоб узнать: от какой фирмы – от Михайлова, или от Рогашкина, или Ежова этот подарок?»

Правда, помещение самого театра было так себе: «небольших размеров холодный сарай с земляным полом и крохотной сценической площадкой».

Но зрители прощали эти мелочи.

Репертуар же был классический: «Жизнь за царя» Михаила Ивановича Глинки, «Черевички» Петра Ильича Чайковского, «Аида» Джузеппе Верди, «Кармен» Жоржа Бизе.

А вот Антон Павлович Чехов ходил сюда, чтобы полюбоваться мастерством какого-то особенного жонглера.

В декабре 1905 года сад (видимо, из-за своей близости к району Пресни, вдруг сделался одним из центров московского вооруженного восстания. Борис Пастернак писал в поэме «Девятьсот пятый год»:

Дошло до того, что увеселительный сад окружила полиция. Тогда смутьяны спрятались в театре. Но, конечно, их оттуда быстро выкурили. Николай Телешов писал: «Вдруг с треском распахнулись двери справа и слева, и в зал с лихим напором, вытянув впереди себя ружья со штыками, ворвались солдаты, а за ними пожарные в медных касках, с высоко поднятыми над головами керосиновыми пылающими факелами. Зал сразу осветился, но зловещим светом, запахло нефтью и копотью, и жуткие широкие тени запрыгали по стенам. Народ невольно отпрянул. Полицейский пристав, с револьвером в руках вбежавший в кольце пожарных, громко и хрипло закричал на весь театр: