Михаил Поляков - Огонь и кровь. Повесть

Начну с такой пустячной новости, что у нас тут появилась новая мода… Вообще, надо отметить, что мода в армии – явление, весьма отличающееся от моды гражданской. Цель-то у модников везде одна, наверное, с сотворения мира – выделиться среди других, показать себя. Но в армии это не так просто. Если на гражданке можно свободно выбирать и одежду, и способ досуга, то в части, понятно, на этот счёт существует множество ограничений. Форму сменить нельзя, за пределы подразделения не выберешься. Что же делать – приходится работать с тем, что есть под рукой. И чего тут только не придумывается! У нас уже сменился десяток, наверное, разнообразных увлечений. Сначала было модно ходить в ремне с начисто сточенной пряжкой – так, чтобы не видно было рисунка на звезде. Затем под нарукавные шевроны (это такие треугольные эмблемы, на которых изображён символ военного округа, в котором ты служишь, – тигр, пантера, грифон и так далее) стали делать пластиковые подкладки, чтобы они не сминались при носке. После придумали ещё подковы на сапоги. На каблуки прибивались маленькие, не больше двух сантиметров в длину, металлические пластинки, и при ходьбе из-под ног раздавался железный звон и сыпались искры. Во время наших строевых занятий грохот и треск стояли невероятные, наверное, как на кавалерийских учениях в старину. Впрочем, некоторые моды оказывались недолговечными. Например, одно время у нас носили офицерские берцы вместо сапог и круглые, опять же офицерские, кепки, или, по-нашему, таблетки. Но по дивизии в таком виде ходить было невозможно – тебя немедленно забирали в комендатуру, где всё это обмундирование отнималось. Тут, в Чечне, на внешний вид никто, по понятным причинам, не обращает внимания – в нашей грязи не особенно покрасуешься. Зато появилось множество увлечений, о которых не слышали в части. Это и татуировки, и фотографирование друг друга возле военной техники и на фоне аэродрома, и коллекционирование отходов военного производства: в частности, многие ребята собирают гильзы от разных видов оружия, которые валяются под ногами. Сейчас вот в моду вошли ножи. Их солдаты покупают или обменивают на консервы и спиртное у зэков, служащих в соседнем с нашим подразделении. Кто-нибудь, наверное, удивился, прочитав последнее предложение. Но нет, действительно, с нами бок о бок, в отделении Минюста, служат заключённые. Разумеется, они не воюют и не подпускаются к оружию, хотя по группировке и перемещаются свободно. Главным образом они выполняют всякие хозяйственные поручения, а один из них – Денисин, – его все зовут Денисычем – даже работает у генерала, начальника юристов, кем-то вроде денщика – чистит ему сапоги, заваривает чай и бегает по поручениям. С ним я особенно часто сталкиваюсь по разным делам. Он маленького роста, сухенький, вертлявый, смотрит всегда очень хитрым, прищуренным взглядом. Как и все заключённые, это человек хваткий и энергичный. Вот, например, скажешь ему:

– Денисыч, я, возможно, буду здесь завтра и принесу тебе несколько банок тушёнки.

– Значит, завтра придёшь? Я буду ждать, – отвечает он с достоинством (они все как-то размеренно говорят, взвешивая каждое слово). – Тушёнки сколько принесёшь?

– Банки три-четыре, максимум пять достану.

– Хорошо, завтра здесь, в два часа, жду тебя с пятью банками тушёнки. Смотри не опаздывай, опаздывать западло.

То есть ты ему что-то между делом говоришь, ничего конкретно не обещая, а он это сразу же превращает в обязательство да ещё взывает к твоей чести. Я, впрочем, очень плохо это рассказал. За нахождение здесь у них существуют большие льготы, например, по итогам командировки можно получить УДО – условно-досрочное освобождение – и прямо отсюда уехать домой.

Ножи, которые мастерят эти ребята, довольно любопытны – лезвия у них изогнуты на турецкий манер, а лакированные деревянные ручки с большим искусством украшены разнообразными узорами – изображениями животных, воинских знаков (например, на заказ вырезают эмблему внутренних войск) и так далее. Мы их называем «скорпионами». Причём как зэки делают ручки, я ещё могу понять – сам видел несколько раз, как они возились с деревяшками. Но вот где они достают лезвия – для меня загадка. Разве что снимают с купленных на соседнем рынке китайских ножиков, которыми торгуют чеченки. Каждый такой «скорпион» идёт в цену трёх бутылок водки, и он есть почти у каждого солдата. До части их, впрочем, редко кто довозит, обычно весь подобный скарб отбирается у солдат ещё на входе в самолёт. Многие, правда, рассчитывают передать ножи офицерам, а после, в Москве, получить их обратно.

К Новому году начали готовиться недели за две. Офицеры запасались спиртным, солдаты тоже доставали, где могли, продукты и водку. Всё это приносилось в общий котёл, так что под койкой нашего старшины Иванова собралась наконе, целая батарея бутылок. Женщины обещали приготовить на праздник что-то необыкновенное и с самого утра 31-го числа заняли столовую, вход в которую завесили простынёй, чтобы никто не мог видеть происходящего внутри. Для торжества Сомов выделил даже свой магнитофон, который недавно получил в качестве поощрения в группировке.

В общем, весь узел связи был в предпраздничном волнении. Обо мне в суматохе забыли, и я замечательно провёл время с Ирочкой. Мы в последнее время совсем с ней сблизились, и она стала гораздо откровеннее со мной. Часто рассказывает, например, о том, что происходит в их палатке. Это ужас какой-то. Среди женщин есть такие, которые отравляют жизнь всем – гуляют, пьют как сапожники, матерятся. Особенно всех измучила одна телеграфистка – Копылова, настоящая стерва, судя по рассказам Иры. Сейчас она, кажется, водит шуры-муры с Сомовым и вовсю пользуется своим влиянием для того, чтобы командовать в палатке. Назначает дежурных, указывает – кому из женщин убираться, требует заваривать себе чай и заправлять свою кровать. Даже заводит себе фавориток, а неугодных пугает отчислением с узла связи. Все тут, в Ханкале, из-за денег, и угроза действует страшно. Ирочка всё боится, что она и её впутает в какую-нибудь историю. На Новый год она подарила мне баночку вишнёвого конфитюра и пачку печенья, мило обвязанную ленточкой, а я ей – диск с музыкой Поля Мориа, который по моей просьбе записал знакомый солдат из информационного центра группировки.

Праздничный вечер, впрочем, несмотря на все приготовления, прошёл отнюдь не так торжественно, как я ожидал. Нас, солдат, впустили в столовую на полчаса, покормили каким-то странным пирогом, сверху расписанным узорами из варёной сгущёнки, а затем раздали подарки и выпроводили на улицу. В помещении к тому времени начинали собираться офицеры, для которых уже ставились на стол шампанское, блюда с фруктами, бутербродами с красной икрой и так далее. Впрочем, это мало кого огорчило: солдаты, у которых всё уже было готово для своего пира, только того и ждали. Я же, выпросив разрешение у Евы Андреевны, зашёл в пустую медицинскую палатку и всю ночь провёл там, читая книжку, найденную у неё среди дурацких бульварных романов, произведений Донцовой и прочей ерунды, – том из собрания сочинений Достоевского с «Мёртвым домом» и «Дядюшкиным сном».