Сергей Кара-Мурза - Советская матрица

© Кара-Мурза С.Г., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Наше постсоветское государство и общество переживают длительный глубокий кризис, но ни обществоведение, ни организованные политические партии до сих пор не могут дать ясного изложения его природы. Чаще всего на первый план выдвигается описание социальных последствий этого кризиса. То есть по инерции болезнь общества трактуется в понятиях классового подхода. Неадекватность этого подхода тем процессам, которые протекают в РФ или Украине, почти очевидна. Да, меняется состояние стабильных ранее социальных групп (например, идет деклассирование рабочего класса), но разве можно этим объяснить противостояние в Украине, политическую пассивность обедневшего большинства и его равнодушное отношение и к приватизации, и к перераспределению доходов, войну в Чечне?

На мой взгляд, надо преодолеть узость подхода, сводящего всю жизнь общества к динамике социальных групп, и исследовать, что происходит со всей системой связей, объединяющих людей в общности, а их – в общество. Тогда мы сразу вспомним, что гораздо более фундаментальными, нежели классовые отношения, являются связи, соединяющие людей в народ . Связи эти поддаются целенаправленному воздействию, и технологии такого воздействия совершенствуются. Значит, народ можно «разобрать», демонтировать – так же, как на наших глазах демонтируется рабочий класс или научно-техническая интеллигенция РФ. И если какая-то влиятельная сила производит демонтаж народа нашей страны, то теряет силу и ее государственность – власть остается без народа . При этом ни образованный слой, мыслящий в понятиях классового подхода, ни политические партии, «нарезанные» по принципу социальных интересов, этого даже не замечают.

Сейчас кажется даже странным, что в «правящем слое» – от Горбачева до Путина – вообще не встал вопрос: над кем он властвует? Странно это потому, что те, кто шел к реальной власти уже в конце 80-х годов, а теперь готовится ко второму раунду битвы за свою власть уже в форме «оранжевых» революций, эту проблему довольно ясно представляли себе уже при Горбачеве. Сейчас это видно по многим вскользь сделанным замечаниям в текстах тех лет. Тогда антисоветская элита видела в этих замечаниях лишь поддержку в своем проекте разрушения Советского государства, а «просоветская» часть общества этими замечаниями возмущалась как абсурдными и аморальными. На деле речь шла о создании идеологической базы уже для «оранжевых» революций.

Суть проблемы сводилась к тому, что же такое демос , который теперь и должен получить всю власть. Ведь демократия – это власть демоса ! Да, по-русски «демос» означает народ . А правильно ли нам перевели это слово, не скрыли от нас какую-то важную деталь? Да, скрыли, и даже ввели в заблуждение. Само слово народ имеет совершенно разный смысл в традиционном и в гражданском западном обществах.

В царской и советской России существовало устойчивое понятие народа. Оно вытекало из священных понятий Родина-мать и Отечество . Народ – надличностная и «вечная» общность всех тех, что считал себя детьми Родины-матери и Отца-государства (власть персонифицировалась в лице «царя-батюшки» или другого «отца народа», в том числе коллективного «царя» – Советов). Как в христианстве «все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии» (и к тому же «Мы – дети Божии… а если дети, то и наследники»), так и на земле все, «водимые духом Отечества», суть его дети и наследники. Все они и есть народ – суверен и источник власти. Небольшая кучка отщепенцев, отвергающих «дух Отечества», из народа выпадает, а те, кто отвергает этот дух активно, становятся «врагами народа». Дело власти – за ними следить, их увещевать, а то и наказывать.

Таков был русский миф о народе, многое взявший из православия и из космологии крестьянской общины. Мы никогда не соотносили его с иными представлениями. А ведь уже даже на ближнем от нас феодальном Западе их государственность строилась на совсем других толкованиях. Например, в Польше и Венгрии вплоть до ХIХ века сохранялась аристократическая концепция нации. Так, «венгерскую нацию» составляли все благородные жители Венгрии, даже те, кто венграми не был и по-венгерски не говорил, – но из нации исключались все крепостные и даже свободные крестьяне, говорившие на диалектах венгерского языка. Представления венгров о своем народе быстро изменялись в ходе сдвига, всего за столетие с небольшим, от аристократического к пролетарскому национализму [1].

Аристократическое понимание народа было кардинально отвергнуто в ходе великих буржуазных революций, из которых и вышло гражданское общество . Было сказано, что приверженцы старого порядка – всего лишь подданные государства («монарха»). Народом, демосом, становятся лишь те, кто стали гражданами и совершили революцию, обезглавив монарха. Именно этот, новый народ и получает власть , а также становится наследником собственности . И этот народ должен вести непрерывную войну против всех тех, кто не вошел в его состав («быдла»).

В фундаментальной многотомной «Истории идеологии», по которой учатся в западных университетах, читаем: «Демократическое государство – исчерпывающая формула для народа собственников, постоянно охваченного страхом перед экспроприацией… Гражданская война является условием существования либеральной демократии. Через войну утверждается власть государства так же, как «народ» утверждается через революцию, а политическое право – собственностью… Таким образом, эта демократия есть не что иное, как холодная гражданская война, ведущаяся государством».

В понятиях политической философии Запада индивиды соединяются в народ через гражданское общество. Те, кто вне его, – не народ. C точки зрения западных исследователей России, в ней даже в середине XIX века не существовало народа, так как не было гражданского общества. Путешественник маркиз де Кюстин писал в своей известной книге о России (1839 г.): «Повторяю вам постоянно – здесь следовало бы все разрушить, для того чтобы создать народ». Это требование почти буквально и стало выполняться полтора века спустя российскими демократами. Они, впрочем, преуспели пока что только в разрушении, а выращиваемый в пробирке реформ новый народ не прибавляет в весе.

Символическое значение самой декларации, в которой небольшая часть населения, выступающая против власти, объявляет себя народом, красноречиво проявилось в ноябре 1989 г. в ГДР. Тогда митинг молодежи в Дрездене стал скандировать: «Мы – народ!» Это стало возможным и уговоренным потому, что на это было получено разрешение от правящей верхушки двух великих держав – США и СССР. Этот новый народ получил внешнюю легитимацию от беспрекословных в ГДР авторитетов. Раньше этот митинг не мог бы состояться и не имел бы смысла, потому что этому молодому авангарду резонно ответили бы: почему это вы – 1 % населения ГДР – народ? Народ – это все 14 миллионов восточных немцев, и воля их выражена ими несколькими способами.