Коллектив авторов - Треблинка. Исследования. Воспоминания. Документы

Вся площадь была усеяна кучами разных вещей. Понятно, что миллионы людей оставили миллионы разной одежды, белья и т. п. При этом каждый верил, что он обречен на страдания, но не смерть, потому и брал с собой лучшее, наиболее нужное. Сумки были полные, полные чемоданы и мешки. Лучшие продукты питания [331] Выделенные курсивом предложения отсутствуют в англоязычном тексте. . На площади в Треблинке можно было найти все, что душа пожелает. Все было в большом количестве. Проходя мимо, я заметил целый сноп перьевых ручек, кофе, чая и т. п. Площадь была усеяна конфетами. Заграничные эшелоны привозили много сала. Эти люди верили, что будут жить.

При сортировке работали евреи. Все складывали, каждая вещь имела свое предназначение. Каждая вещь еврея имела свою цену и свое место, только они сами цены никакой не имели. Евреев заставляли воровать, чтобы потом отдавать все украинцам. Когда они этого не делали, те находили предлог, чтобы их убить. В случае, если евреев уличали в воровстве, их убивали на месте. Торговля продолжалась. Один прекращал, другой начинал. Так жили эти избранные счастливцы. Одиночки среди миллионов, между молотом и наковальней. Однажды прибыл из Варшавы эшелон с цыганами [332] Общее количество убитых в Треблинке цыган оценивается сегодня примерно в 2 тыс. человек. На эту тему см. также допрос Т. Х. Гринберга и М. И. Коритницкого. . Было их 70 человек. Все они были жалкие и бедные. Мужчины, женщины и дети привезли с собой немного грязного белья, старые тряпки и самих себя. Когда они вышли на площадку, то очень обрадовались. Они думали, что находятся в очаровательном дворце, не менее обрадовались и их угнетатели. Уничтожили их так же, как и евреев. Через несколько часов наступила тишина – остались только трупы [333] Далее в англоязычном переводе начинается 9-я глава. .

Я работал в лагере № 1. Вел я себя там свободно. Несмотря на то, что я слишком много видел, все-таки вид задохнувшихся от газа в лагере № 2 был ужаснее. Я должен был остаться в лагере № 1. Об этом хлопотали строительный мастер Герман и чешский мастер-столяр. Они считали, что нет мастеров, равных мне, потому я был им временно нужен. В середине декабря 1942 г. был издан приказ, чтобы все прибывшие в лагерь № 2 вернулись обратно. Этот приказ не подлежал обсуждению. Даже не успев закончить обед, мы направились в лагерь № 2. Первое, что я увидел, – задохнувшиеся от газа жертвы, у которых зубные врачи вырывали искусственные зубы. Беглого взгляда на эту картину было достаточно, чтобы мне еще больше расхотелось жить. Зубные врачи сортировали эти зубы согласно их ценности. Вполне понятно, все, на что накладывали руки украинцы, оставалось у них. В лагере № 2 в течение некоторого времени я занимался ремонтом кухни. Ее комендант ввел новые порядки. В это время эшелоны прибывали реже, и новые кадры на работу не прибывали [334] Выделенные курсивом предложения отсутствуют в англоязычном тексте. . В это время работникам лагеря № 1 начали выдавать номера в виде треугольника из кожи. У каждой группы был свой цвет. Эти номера крепились на груди слева. Ходили слухи, что в лагере № 2 тоже появятся номера. Пока этого еще не было. В любом случае вводили такой порядок, чтобы никто из эшелонов, как когда-то я, не мог пробраться и спасти себе жизнь. Нам уже становилось очень холодно. Начали выдавать одеяла. За мое отсутствие в лагере № 2 создали столярную мастерскую. Передовым рабочим-столяром был варшавский пекарь. Он должен был сделать носилки для переноски трупов из камер к могилам. Это было очень простое устройство: две палки и доски в промежутках, прибитые гвоздями.

Гауптштурмфюрер и оба коменданта приказали мне построить прачечную, лабораторию и помещение для 15 женщин. Эти здания должны были быть построены из старого материала. В окрестностях разбирали еврейские дома. Я это узнал по номерам домов. Я подобрал себе рабочих и начал работать. Часть материалов я взял из леса. Во время работы время пролетало быстро. Так шли дни. Картина становилась обычной. Я стал безразличным. Но новые события опять начали выводить меня из равновесия. Это был период, когда Катынь стала темой немцев [335] Речь идет о событиях весны 1940 г., когда более 20 тыс. польских граждан были расстреляны НКВД, причем 4,4 тыс. из них были убиты непосредственно в Катыни. Их могилы были обнаружены немцами, в апреле 1943 г. они использовали этот факт в качестве антисоветской пропаганды, стремясь нанести удар по советско-польским отношениям. В течение долгого времени советская сторона отрицала причастность к убийствам, перекладывая вину на немцев. В настоящее время ответственность Советского Союза как признана политическим руководством России, так и является неоспоримым фактом в отечественной и зарубежной историографии. . Это нужно было им для пропаганды, и они это использовали. К нам случайно попала газета, и мы узнали об этих ужасных событиях. Под влиянием этих событий в это время в Треблинку прибыл Гиммлер [336] Гиммлер Генрих (1900–1945) – рейхсфюрер СС, ответственный за реализацию политики «окончательного решения еврейского вопроса». О визите Г. Гиммлера вспоминали и другие узники (например, С. Вилленберг, Т. Гринберг, М. Коротницкий), однако в опубликованном служебном дневнике рейхсфюрера СС говорится только о посещении им Собибора. и приказал сжечь все трупы убитых, а сжигать было что. Это варварство нельзя было никому другому приписать, как только немцам, т. к. немцы были единственными хозяевами отобранной у нас силой земли. Они хотели замести следы. Во всяком случае, необходим был способ уничтожения всего, не оставляя следов [337] Последние четыре предложения в тексте перевода подчеркнуты карандашом. Вся часть текста, начиная со строчки про Катынь, отмечена слева карандашом. Вероятно, работники комиссии намеренно искали подтверждения советской версии расстрелов в Катыни. Любопытно, что в сентябре 1944 г., т. е. через месяц после перевода воспоминаний Я. Верника, было опубликовано коммюнике польско-советской комиссии по расследованию злодеяний немцев в лагере смерти в Майданеке (Люблин). В нем уничтожение трупов напрямую увязывалось со стремлением замести следы, после того как советская сторона якобы «раскрыла правду» об истинных убийцах польских офицеров. . Началось сжигание. Пришлось раскапывать и вытаскивать из могил трупы женщин, стариков, детей и мужчин. Когда такую могилу раскапывали, оттуда исходил ужасный смрад – след полного разложения. При этой работе люди страдали морально и физически. И опять к нам, живым, вернулась та же, но еще более усилившаяся печаль.

Нас кормили плохо. Эшелоны не прибывали. Не было несчастных поставщиков. Из старых запасов пищу выделяли неохотно. Мы ели заплесневелый хлеб и запивали его водой. На почве голода свирепствовал тиф. Больному не требовалось лечение или кровать. Пуля в лоб обрывала его жизнь.