Евгений Горбунов - Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке

В середине 1920-х годов в недрах обширного ОГПУ начали создаваться структуры для наблюдения и проникновения в иностранные посольства в Москве. Создавались службы наружного наблюдения за иностранными дипломатами, и в первую очередь, за военными атташе и сотрудниками их аппарата. Агентура ОГПУ под видом обслуживающего персонала, слуг, учителей и особенно учительниц, конечно, молодых и привлекательных, внедрялась в иностранные посольства и миссии. Ничего нового и необычного в этой деятельности не было. Во всех крупнейших столицах мира иностранные посольства находились под «колпаком» контрразведки, и Москва не составляла исключения. Да и солидный опыт имелся. Еще перед Первой мировой войной российская военная контрразведка держала под наблюдением многочисленные посольства иностранных государств в Петербурге. И не только будущих противников в мировой войне, что было вполне естественно, но и союзников. В 1910 году удалось получить фотокопию доклада английского посла своему правительству. Так что опыт наблюдения и проникновения в иностранные посольства был, да и специалисты этого деликатного дела, очевидно, остались и могли дать соответствующие консультации.

Поэтому во второй половине 1920-х годов, когда начали «разрабатывать» сотрудников японского военного атташата в Москве, действовали по уже хорошо проверенной методике. Одному из помощников, а может быть, секретарей военного атташе, подставили молодую и красивую учительницу русского языка, конечно агента ОГПУ. Одновременно с уроками начались и развлечения: походы в рестораны, загородные прогулки, встречи на частных квартирах и т. д. Все эти «развлечения» фиксировались, и когда компромата набралось достаточно, то дипломата пригласили на беседу. В общем, в ОГПУ действовали по хорошо отработанной во многих странах методике.

Вербовка состоялась, и у ОГПУ появился ценнейший источник получения военной и военно-политической информации в японском посольстве в Москве. Все фотокопии документов, предъявленные на Токийском процессе советским обвинением, были получены по этому каналу информации. Источник оберегали очень тщательно. Даже после окончания Второй мировой войны были приняты все меры предосторожности, чтобы отвести малейшую угрозу разоблачения от этого человека, увести в сторону возможные попытки расследования со стороны американской разведки. По уставу Токийского трибунала, любой документ обвинения или защиты должен был иметь сертификат или удостоверение, подтверждающее источник, откуда этот документ был получен. И чтобы увести в сторону излишне любопытных, к докладу Хасимото о Кавказе была приложена справка. На бланке генштаба Красной Армии, снабженном соответствующими печатями и подписями, было сказано, что «документ в фотокопии был добыт советской военной разведкой в японском генштабе в 1935 году». Конечно, в 1935 году у Разведывательного управления не было в японском генштабе источников, способных получать фотокопии таких ценнейших документов.

В столице Третьего рейха в кабинете министра иностранных дел на приеме находился посол островной империи в Германии генерал Осима. Аристократ из древнего самурайского рода, кадровый военный и профессиональный разведчик, бывший военный атташе, он был назначен на этот пост еще до начала войны. Во время беседы посол произнес одну фразу, которую педантичные немецкие дипломатические чиновники запротоколировали и сохранили в архиве министерства. После войны эту запись беседы обнаружили и представили Токийскому трибуналу в качестве доказательства обвинения. Осима заявил тогда Риббентропу: «… Одно неоспоримо, что уже 20 лет все планы генштаба разрабатываются для наступления на Россию и все снова направлено на это наступление».

Бывший ведущий сотрудник японского генштаба знал, конечно, много, и его словам в такой доверительной беседе можно было верить. Беседа происходила 18 апреля 1943 года. Значит, примерно с 1923 года, то есть сразу же после того, как японским войскам пришлось оставить Владивосток и убраться из Приморья, в генштабе начали планировать новую войну против своего северного соседа.

Уже в следующем году после эвакуации японских войск из Приморья в Токио начались совещания военно-политического руководства под председательством императора. На совещаниях вырабатывали новую внешнеполитическую стратегию действий на будущее. Были определены два главных направления японской экспансии – северное и южное. Южное (морское) направление предусматривало в перспективе войну с США за господство на Тихом океане. Северное (сухопутное) направление предусматривало в будущем захваты на азиатском материке и в перспективе войну с Советским Союзом для захвата северного Сахалина, Камчатки и в первую очередь Приморья и Приамурья. В соответствии с рекомендациями совещания у императора Генштаб начал разработку планов новой войны.

Первый вариант нового плана был разработан уже в 1923 году. По этому варианту предусматривалось «разгромить противника на Дальнем Востоке и оккупировать важнейшие районы к востоку от озера Байкал. Основной удар нанести по Северной Маньчжурии. Наступать на Приморскую область, Северный Сахалин и побережье континента. В зависимости от обстановки оккупировать и Петропавловск-Камчатский». Такие были замыслы в начале 1920-х. Но для их осуществления нужны были годы упорного труда и, конечно, благоприятная обстановка и внутри Японии, и за ее пределами.

К концу 1920-х годов разработка этих планов и в Токио, и в штабе Квантунской армии на материке была в полном разгаре. Кто мог знать о них? В первую очередь командующий Квантунской армией и начальник его штаба. Под любым документом, который отправлялся в Токио из Порт-Артура, где размещался тогда штаб армии, стояли их подписи и личные печати. Ясно было и то, что для осуществления этих планов нужен был плацдарм на материке, примыкающий к советским дальневосточным границам. Ляодунского полуострова, которым владела Япония, для будущей агрессии против Советского Союза было явно недостаточно. Таким плацдармом могла быть только Маньчжурия. И планы захвата этого обширного района Китая, которые разрабатывались в штабе Квантунской армии, были частью плана войны против Советского Союза.

В июле 1928 года штабные офицеры Квантунской армии ожидали на набережной Порт-Артура японский пароход из Токио. По трапу сошел небольшого роста офицер с погонами полковника, который представился встречавшим как Мияке Мацухара, новый начальник штаба Квантунской армии. Полковник прослужил в этой должности до лета 1932 года и принимал непосредственное участие в разработке планов нападения на Советский Союз и в захвате Маньчжурии. Затем он служил в Токио, а в конце войны был опять переведен в Маньчжурию, где после разгрома Квантунской армии и попал в плен ужа в чине генерал-лейтенанта. В своих показаниях, принятых Токийским трибуналом в качестве документа обвинения, он заявил, что «план операций, который должен был привести к оккупации Маньчжурии, являлся одной из важнейших составных частей общего плана операций японских войск против СССР, имевшегося в японском генштабе. Впервые о существовании плана нападения на СССР я узнал, прибыв в июле 1928 года на должность начальника штаба Квантунской армии». Признание красноречивое! В 1928 году план нападения на Советский Союз уже лежал в сейфах генштабовских кабинетов.