Марианна Сорвина - 100 великих криминальных драм XIX века

Все защитники, по большей части присяжные поверенные, о которых мы здесь упоминаем, были достаточно известны. Публика любила их, восхищалась их речами. Ф.Н. Плевако, А.Ф. Кони, В.Д. Спасович, А.И. Урусов, П.А. Александров, Н.И. Холев часто упоминаются в истории судебной системы и в книгах, посвященных ораторскому искусству защитников.

П.А. Александров, защищавший народовольцев, евреев, Засулич, создавал в зале скандальную атмосферу, использовал бранные выражения и сам походил на бунтаря, за что в среде коллег был прозван «Негодяем». Такая манера не столь уж удивительна, если учесть, что тяготы адвокат знал с детства. Вспоминали, что он «… сам любил говорить о неприглядных условиях своей прошлой жизни, наводившей его на размышления печального свойства. Невесела была жизнь его родителей, много терпевших от произвола сильных! В детские годы мальчик был свидетелем поругания человеческого достоинства его отца, покорно сносившего все оскорбления, сыпавшиеся на его голову. Впечатления эти глубоко запали в душу ребенка » ( Л.Д. Ляховецкий . Характеристика известных русских судебных ораторов).

Н.И. Холев любил цепляться к деталям и затягивать дело; чтобы вымотать обвинение, он разваливал дело в деталях. Ему приписывали исключительную добросовестность и большое трудолюбие. Его речи называли плодом большого предварительного труда и обстоятельной подготовки к процессу. Он давал подробный анализ и разбор доказательственного материала. Больше всего Холев любил мелочи в обстоятельствах дела. Любой факт от него не ускользал. Поэтому речи Холева суховаты и детализированы.

А.Ф. Кони, даже в его бытность прокурором, нравились люди «правильные» – связанные с религией, радевшие о семье. Даже защищая Засулич, стрелявшую в градоначальника Трепова, Кони чувствовал себя уверенно, во-первых, потому, что тюремная порка не входила в систему наказаний того времени, и, во-вторых, потому, что Засулич Трепова все-таки не убила.

В.Д. Спасович казался безупречным и, конечно, был талантливым и образованным человеком, состоявшимся также в качестве ученого. Кони он нравился: « В числе многих и многие годы я восхищался его оригинальным, непокорным словом, которое он вбивал, как гвозди, в точно соответствующие им понятия, – любовался его горячими жестами и чудесной архитектурой речи, неотразимая логика которых соперничала с глубокой их психологией и указаниями долгого, основанного на опыте житейского раздумья» ( А.Ф. Кони . Отцы и дети судебной реформы).

Почти совсем в числе «великих» не упоминается фамилия одного защитника, методы которого кажутся невероятными, уникальными и достаточно сложными по своему построению.

Константин Федорович Хартулари, 37-летний присяжный поверенный Петербургского окружного суда, получивший должность 17 апреля 1866 года, жил на улице Фонтанка, у Чернышева моста, в доме 47. Он был автором юридических статей «Историко-законодательное исследование об аукционистах и аукционных камерах», «Заключение о береговом праве», «О нотариальном сборе», «Городское представительство». Его брат Дмитрий Федорович, на восемь лет его старше, был большим специалистом по движению раскольников, писал о них статьи, собирал их реликвии для музея. Оба брата Хартулари принадлежали к древнему византийскому роду, переселившемуся в Россию.

Константин Федорович Хартулари

В судебных речах Константина Федоровича наиболее сильными местами были доказательства, рассмотрение и оценка юридических элементов дела, толкование закона, освещение его примерами из западноевропейских кодексов. А слабым было как раз то, что ценилось общественным мнением и памятью, – эмоциональность и обращение к чувству судей, составившие славу другим адвокатам.

Вся его деятельность говорит о большом уме и стратегических способностях. Своеобразие его творческой манеры работы заключалось в блестящей подаче материала – последовательной и очень избирательной. Так, Хартулари мог намеренно отказаться от важного аргумента, подтачивающего обвинение, если можно было пожертвовать этим аргументом для получения еще более важного. Именно так случилось в деле Маргариты Жюжан: Хартулари вывел из-под обвинения в незначительной халатности свидетеля, который мог дать ему нужные показания. Адвокат обладал безупречной логикой шахматиста, который видит судебный процесс на несколько ходов вперед. Работа Хартулари над защитой отличалась обстоятельным и глубоким разбором доказательств, умением найти в деле основные моменты и дать им правильное освещение.

Хартулари участвовал во многих громких делах: нечаевском, об убийстве фон Зона, флигель-адъютанта Баранова, Маргариты Жюжан, Левенштейн, Протопопова и др.

Уже покинув Россию, поэт Георгий Иванов с горечью и отчаянием писал в 1930 году:

Поэт Александр Блок еще в 1918 году в своей поэме «Двенадцать» показал, кто теперь будет осуществлять правосудие в новом государстве. Двенадцать красноармейцев-апостолов с каторжным бубновым тузом на спине выходят на улицу стрелять и грабить тех, кто попадется на темной улице. Кто мог, тот уехал. Кто не мог – спрятался. Таков был итог Серебряного века и многовекового существования империи.

В числе уехавших был и Аркадий Францевич Кошко, известный российский сыщик, опытный практик, автор интереснейших мемуаров. Сначала он отправился с семьей в имение Подольно (Новгородская губерния) рядом с Боровичами. Но уже в декабре 1917 года в Подольно прибыла ревизионная комиссия и вывезла всю мебель. Нагрянули какие-то дикари и разорили имение. Кошко перевез семью в Боровичи, потом пытался найти работу в Москве. Ему даже удалось поступить на службу в аптеку, но таких, как он, называли «бывшими», и вскоре он узнал о надвигающемся аресте. Бегство в Киев напоминало приключенческий роман: Кошко и его сын, изображая актера и декоратора, присоединились к театральной труппе, отправившейся на гастроли. Семью вывезли позднее и переправляли с фальшивыми документами. Из Киева перебрались в Винницу, оттуда в Одессу. Но 7 февраля 1920 года в город вошла Красная армия, и семья Кошко бежала в Севастополь. Там Аркадий Францевич работал в уголовном розыске при правительстве Врангеля. Но после падения Перекопа пришлось уезжать в Турцию.

В Константинополе Кошко создал свое детективное агентство, вполне успешное, но из Турции пришлось бежать, потому что вождь Мустафа Кемаль не жаловал русских эмигрантов.