Алла Шевелкина - Афганский дневник

Затем появляется молодой человек в резиновых тапочках, тренировочных штанах и зимней военной куртке. Он больше похож на бандита-партизана, чем на таможенника. Хочет досмотреть наш багаж, каждый ящик и сумку, с таким трудом втиснутые в машину. Я объясняю ему, что там наши вещи, аппаратура, спутниковый телефон, вода. И вдруг наш звукооператор Гийом дергает меня за рукав: «Скажи ему, что у него очень красивые голубые глаза». Я повторяю слова Гийома по-русски. Парень в шоке, он не знает, как реагировать. Наверное, ни одна женщина не говорила ему подобных слов. И он, удивленный, отходит, так и не притронувшись к нашему багажу. Едем дальше. Последний этап перед переправой – самый тяжелый. Дороги теперь уже просто нет. Едем по пустыне вдоль колючей проволоки – граница. Опять ворота. К переправе пропускают по пять машин. Уже шесть часов вечера, темно.Получается, что до границы мы добирались почти восемь часов. Разгружаемся,расплачиваемся с водителем.

Итак, переправа через Пяндж. Здесь уже «хозяйничают» русские пограничники. Они еще раз проверяют паспорта, визы, аккредитации. Один смотрит на меня и говорит: «Куда вас несет?». В полной темноте мы грузим багаж на переправу – это такая платформа на металлическом тросе, курсирующая с одного берега на другой. Довольно массивная конструкция, способная перевезти даже грузовик. Через десять минут мы на афганском берегу. На афганской территории сплошная темень, электричества нет. Таможня и паспортный контроль – это маленькая комната, где толпится куча народа. Шум, гам. Горит одна газовая лампа, и сидящий рядом с ней на полу человек с большим трудом переписывает фамилии и номера паспортов в свою тетрадь и ставит в паспорта какой-то иностранной машинкой печать о въезде. Ближайший город, куда мы должны попасть и где живет большинство журналистов, Ходжа-Багаутдин находится в двадцати пяти километрах от переправы. У переправы толпятся шоферы грузовиков, Джипов, Тойот, готовые за двести долларов довести вас с грузом до города. Но нас уже ждет присланная коллегами машина с водителем Нуреддином. Это вызывает большое недовольство таможенника – ведь на нас нельзя заработать, поэтому мы получаем свои паспорта в последнюю очередь, а на все вопросы и удивленные возгласы с нашей стороны, слышим лишь: ten minutes или five minutes. Наконец, когда почти все уехали, нам отдают паспорта, мы грузим вещи, едем. Дороги нет, кругом огромные ямы, горы пыли, всюду пыль. Она видна даже в темноте. Через час (позже я пойму, что в Афганистане расстояния измеряются не километрами, а часами) мы останавливаемся у какого-то земляного забора. Открываются ворота и нас впускают на территорию ACTED – международной неправительственной организации, руководимой в основном французами, строящей в Афганистане дороги. В их дворе – палатки журналистов, есть колодец. Земля перед палатками и дорожки застелены соломенными ковриками. Предыдущая команда ТФ-1 оставила нам в наследство водяную печку – можно согреть воду и помыться, грубо сколоченные деревянный стол и четыре стула. Туалет – дырка, как у нас в деревне, только не в деревянном, а в сделанном из земли домике. Здесь пустыня и дерево ценится на вес золота. От пыли мои черные джинсы и ботинки сразу становятся серыми. Ночевать буду в маленькой желтой палатке. Запихиваю в нее свой рюкзак, куртку, достаю спальный мешок ( на улице не жарко, градусов пятнадцать), фонарик. Встречаю старого знакомого – Сергея, корреспондента испанского агентства EFE. Он здесь уже во второй раз и на правах старожила объясняет мне, где можно утром умыться, где кухня и вообще, какие здесь порядки, как трудно работать, как почти невозможно получить хоть какую-нибудь информацию.

Просыпаюсь в семь часов от громких разговоров. Во дворе уже во всю кипит жизнь, кто-то очень громко разговаривает по-русски и по-французски. Светит яркое солнце, жарко. Выбираюсь из палатки и начинаю постепенно отдавать себе отчет, куда я попала. Вокруг пустыня и пустынные, голые горы. В домике ACTED есть то, что здесь называют ванной. Чтобы туда попасть, надо постоять или посидеть на полу в длинной очереди. Ванная – это грязная комната с серыми цементными стенами и двумя резервуарами, один – с холодной, другой – с горячей водой и несколько металлических кувшинов. Дальше делай, что хочешь – мойся, как можешь, чисть зубы. Везде, в любое помещение, куда входишь, надо снимать обувь. Во дворе – огромная яма, ночью я ее не заметила. Оказывается, это бывшая конюшня. Приходит наш таджикский переводчик Халед – на севере Афганистана живет много таджиков, говорящих по-таджикски, на пушту, фарси и дари (афганский диалект персидского языка) – и мы едем смотреть дом, в котором будем жить, его сдал губернатор. Опять земляной забор, пустой двор, ни травиночки (Потом, когда пройдет дождь, мы обнаружим несколько чахлых кустиков. Дождь смоет пыль с листьев и они станут заметны). Дом – это три пустые комнаты, никакой мебели, на полу лежат тонкие коврики. Некоторые стены бетонные, а некоторые – из глины вперемежку с соломой. Возвращаемся назад, начинаем собирать вещи. На улице дикая жара. Мы так долго собираемся, что я теряю ощущение времени, оно останавливается. Все уже в пыли. Город спрятан в этой пыли, и кажется, что стены домов и сплошные заборы тоже из пыли. Одноэтажные постройки светло-коричневого цвета сливаются, все кажется одинаковым. Вряд ли я смогу сама найти дом, где мы были утром. Пейзаж немного разнообразит базар, но и он какой-то грязный и пыльный, без ярких восточных красок. Там можно купить деревянные столы и стулья, металлические тазы и кувшины. На веревочках висят полотенца, платки, шали. Продавцы разносят горячие лепешки – местный хлеб. Базар еще предстоит изучить. Все одеты в национальную одежду, мужчины – в широкие, подвязанные на талии брюки, сужающиеся к низу, и длинные рубашки навыпуск, женщины – в шаровары, поверх них платья и все в парандже. Семья, которая сдала нам дом, таджикская. Двор не один, их два. Под крышей из соломы стоит привязанный ослик, рядом с ним – две коровы, разгуливают куры и огромный на длинных ногах петух. Во дворе много детей, почти все мальчики. Женщин не видно. Оказывается, они все сидят в одной комнате с маленькими детьми. Во дворе и в доме никто паранджу не носит, у всех голова покрыта белыми кружевными шалями. Перед входом в дом надо обязательно снимать обувь. В этой семье девять детей, самой младшей – семь месяцев, она уже одета в платье и у нее подведены глаза, а самый старший сын уже женат, и у него самого есть сын. Все женщины живут вместе в одном доме, а мужчины – в другом. Самая красивая – Нафиса, сестра губернатора, ей двадцать пять лет. Самому губернатору Махамодоруну сорок шесть. Он помогает мне общаться с женщинами, ни слова не говорящими по-английски, и одновременно сообщает, что в Ходжа-Багаутдине сорок тысяч жителей – таджиков, узбеков, пуштунов. Цифра явно завышенная, иначе этот «город»

Читать дальше