Виктор Боярский - NWT. Три путешествия по канадской Арктике

Правда, перед самым обедом пришлось пересечь реку. Поднявшись на очередной из бесконечного ряда холм и, как всегда, ожидая чего-то нового по ту сторону, я был наконец-то вознагражден. Столь величественная картина открылась впервые: пойма реки с обрывистыми берегами, голубой лед внизу просвечивает, и при этом мне было совершенно неочевидно, где следует спускаться.

Тем не менее я отыскал это место, и мы все удачно спустились вместе с упряжками. А потом пришлось подниматься на другой пологий берег. Я пошел зигзагом, но собаки этот мой зигзаг решили спрямить и атаковали склон что называется в лоб. Просто удивительно, как они в такую гору тащат такой груз практически без понуканий. Только и оставалось, что в очередной раз ими восхищаться – мощные собаки, здоровяки.

После ланча на верхушке горы дела пошли медленнее, прежде всего, потому что не было ориентиров. Компас вел себя совершенно неадекватно, и я на карте сегодня прочел примечание, что в этой местности компас может обманывать. На языке карты это звучало: «In this area the compass may be incorrect…». Что эта фраза означала для нас, мы в полной мере ощутили, когда вечером подытоживали результат сегодняшнего перехода. Оказалось, что мы вышли в точку 60°57′ с. ш., 95°57′ з. д., находившуюся чуть южнее того места, которое лежало на линии, соединявшей нас с прежней позицией и с тем озером, куда мы стремились. Однако это не страшно – при наших темпах перемещения подобные ошибки легко корректируются.

Дошли до первых, чахлых деревьев. Елочки здешние очень интересно растут – такими островками, чуть торчащими из-под снега. Видел зайца, кувыркавшегося в снегу.

В общем прошли порядка 36–37 километров. При такой поверхности и моей скорости это очень даже неплохо. Однако к концу дня я совсем вымотался – в конце перехода ноги подгибались.

Установили лагерь в середине какого-то озера. Тишь, благодать, ветра нет. Солнце садится красное. Я принял снежный душ, потому что вспотел сегодня за день, и такая усталость навалилась, что решил немножечко отдохнуть.

Джон попытался зажечь свечу, но у него ничего не получилось. То, что он по этому поводу сказал, звучало примерно как «Fucking candle!», что в переводе на русский язык, по-видимому, означало «нехорошая свеча». Джон предпринял еще несколько попыток, но зажечь свечу так и не удалось. Это становилось интересным! Неужели на этом свете есть что-то, в чем Джон не является экспертом? Хотя, скорее, следует допустить менее невозможное: по-видимому, в нашей палатке совсем нет кислорода! К счастью, Джон, затратив с четверть коробка спичек, восстановил свою репутацию – свеча, наконец, зажглась! Ура!

Блаженствуя в палатке, мы, лежа на мешках, доели вчерашнюю лапшу, потом приготовили еще лобио. Я поджарил себе немножко мяса, а Джон, этот несгибаемый Джон, неизвестно откуда черпающий свою энергию, от мяса отказался.

Сегодня во время обеденной остановки, когда мы по обыкновению сидели на снегу, прислонившись спинами к нартам, и, растягивая удовольствие, грызли орешки с шоколадом, запивая чаем из термосов, Рекс подошел поближе и естественно получил от меня кусочек нашего пеммикана. Этому, в общем-то, ординарному событию предшествовала короткая походная драма…

Я заметил, что Рекс что-то жует – оказалось, веревку, которая стоит 5 долларов за фут. Уилл, будучи материально ответственным лицом в нашей экспедиции, не мог этого перенести. Моментально подскочив к преступнику, он огрел его лыжной палкой, а через три секунды после этого я дал Рексу пеммикан. Тот, судя по его морде, некоторое время пребывал в полной растерянности, не зная, как оценить эту ситуацию и, главное, какие сделать для себя практические выводы в дальнейшем, а именно, как строить свое собачье поведение в понимании неизбежности по Достоевскому связки «Преступление и наказание» или все-таки, надеясь на неопубликованное, но заманчивое «Преступление и поощрение»…

Джон хотел отрастить бороду, такую как у меня, но потом передумал. Заявив сегодня, что борода ему надоела, он побрился в той же миске, в которой мы обычно готовим завтрак. Однако здесь, в Арктике, это совершенно не страшно: овсянку, как известно, мылом не испортишь.

Чай закипел, все нормально работает – благодать! Жаль только, что вставать завтра рано придется.

Радиосвязь не удалась. Далекий Марв что-то непонятно кричал сквозь сиплый эфир – он так и не понял, куда мы собираемся переходить и зачем. После недолгой, но энергичной борьбы за прохождение радиоволн мы отключили Марва и принялись за ужин, решив, что лучше поесть нормально, чем упражняться в этой эфирной борьбе.

Вроде, все идет нормально, и я думаю, что завтра мы дойдем до озера, а потом уж придется менять курс и идти на юг, на Черчилл, петлять по речкам – чувствую, что там мы еще намотаемся.

Уилл сегодня после остановки подскочил к нашим нартам и потребовал свою долю карибу – пришлось дать, жалко старика. Попытался сторговаться с ним этой проклятой овсянкой, но не выманишь из него ничего. Я ему говорю: «Давай рис взамен овсянки, потому что овсянки у нас скопилось до черта, мы ее не едим практически», но он отказался, подлец. Ну, ничего страшного.

Благодать Божья, 19 апреля проходит, завтра 20-е. Когда выпадают такие минуты расслабления, я раз за разом возвращаюсь к мысли о необходимости поговорить с Уиллом о заключении какого-то контракта, связанного с моим участием в этих тренировочных экспедициях да и в главной тоже. С одной стороны, здесь все здорово, мне это очень интересно, я о такой жизни все время и мечтал, а с другой стороны, я понимаю, что для меня, человека семейного и, естественно, стремящегося к лучшей жизни, было бы непозволительной роскошью вот так просто тешить себя, путешествуя в разные стороны и при этом уезжая из дома довольно надолго. Мне представлялось вполне законным и естественным получать за свое участие какие-то деньги, тем более что я в отличие от Уилла не мог рассчитывать на то, что смогу получить их в качестве гонораров от лекций, публикаций и интервью, освещающих эти экспедиции, особенно в нашей стране, где подобная деятельность, хотя и приветствуется, но поощряется только морально. Путешествовать же исключительно ради собственного удовольствия представлялось мне непозволительной роскошью.

Тем не менее я всячески откладывал эти разговоры с Уиллом – все казалось, что момент неподходящий, да и тема мне вообще-то не нравилась. Кроме того, я примерно знал его ответ, который уже однажды слышал во время первых тренировок (точнее, работ без найма по строительству уилловского замка в Миннесоте в феврале 1988 года, когда мы готовились к экспедиции Трансантарктика). Этот ответ, скорее, представлял собой вопрос и в переводе на русский звучал как: «А зачем, собственно, орлам деньги?». Тем не менее, особенно после трудных переходов, когда мне выпадала большая часть работы по поискам пути и прокладыванию лыжни, я чувствовал, что разговора этого не избежать.