Виктор Боярский - Гренландский меридиан

Мне кажется, что большинство, а не только те, что традиционно выкрашены красным цветом, поездов № 1 и 3, курсирующих между Петербургом и Москвой, в зимнее время можно без особой натяжки считать «красными» – так нещадно, практически докрасна, отапливаются их вагоны. В результате комбинированного воздействия «красной жары» и февральского сквознячка через щели «закрытого на зиму» вагонного окна я вышел на перрон Ленинградского вокзала с тяжелой головой и саднящим горлом – верными признаками приближающейся простуды, что, как мне представлялось, было весьма некстати в свете моего предстоящего «первого выхода в свет» в качестве советского участника международной экспедиции. Я опасался, что все впечатление, которое могли бы произвести на моих товарищей по команде золотисто-красный герб на моей груди и огромные буквы СССР на моей спине, может быть начисто смазано моим простуженным, отнюдь не полярным и тем более не спортивным видом. (Уж я то знал, на что способен в период разлива насморка мой выдающийся, не побоюсь этого слова, нос!)

Но отступать было и поздно, и некуда: визы и билеты наконец-то получены, и нам с Константином оставалось только готовиться к вылету. Местом подготовки была гостеприимная трехкомнатная квартира Константина в московских новостройках в районе метро «Бабушкинская». Поскольку я не имел ни малейшего представления о том, какого вида тренировочные сборы мне предстоят, я запасся на всякий случай тем ассортиментом одежды, который должен иметь всякий приличный полярник, отправляющийся в экспедицию. Сюда непременно входили две пары шерстяного белья, унтята (очень теплые и уютные меховые носки, которыми обычно снабжают участников антарктических экспедиций), свитер, меховые рукавицы, шерстяные перчатки и штормовка. Вот только с выбором обуви была дилемма: где-то подспудно я был почти уверен, что ни валенки, ни унты, ни кирзовые, ни, естественно, утепленные резиновые сапоги мне на тренировочных сборах не понадобятся. Поэтому я остановил свой выбор на только что полученных в Спорткомитете кроссовках и купленных по случаю в Москве кедах китайского производства. Строя всевозможные догадки относительно предстоящих сборов, я все-таки надеялся, что в их программу должен быть, наверное, включен и кросс, где кеды и кроссовки могли бы быть полезны.

В то время как Константин в полном соответствии с предстоящей ему миссией официального сопровождающего лица в очередной раз отпаривал свои уже приобретшие остроту лезвий «Gilette» брюки, я по соседству, в который уже раз перетряхивая свой чемодан, тщетно пытался составить какую-то реальную комбинацию из свитера, меховых рукавиц, шерстяного белья и кед. Ничего путного не получалось, тем более что мое внимание то и дело отвлекал телевизор – шла трансляция Зимних Олимпийских игр. О, как в тот момент я завидовал Гунде Свану, его неутомимой легкости и воистину завораживающему скольжению на лыжах! 50 километров за 2 часа 4 минуты! Я с тоской посмотрел на свое шерстяное белье и всю гору теплой одежды, в которой мне было так уютно нести научную вахту на шестом континенте… Нет и еще раз нет! Я решил, что возьму только легкую спортивную одежду: в конце концов Миннесота в марте – это не Сибирь (как же я заблуждался!), а кроме того, я мечтал хотя бы внешне походить на тех славных ребят, которые один за другим пересекали на лыжах 57 сантиметров по диагонали костиного телевизора.

Когда в 6.45 пришло заказанное накануне такси, мы были уже на ногах, впрочем, Костя, кажется, так и не ложился спать. «Ты знаешь, – сказал он, с трудом подавляя зевоту, – я люблю собираться не торопясь, чтобы ничего не забыть». И действительно, мы, кажется, ничего не забыли, если не считать Костиных часов, которых он хватился уже на выходе. Но времени их искать не было, поэтому Константин, в многочисленные обязанности которого в предстоящей поездке входил еще контроль и учет проведенного за границей времени, захватил бабушкин будильник, который, несмотря на внушительные размеры, уютно устроился в Костином нагрудном кармане.

Пограничник в Шереметьево-II после тщательного изучения моего паспорта остался, по-видимому, доволен сходством фото и оригинала и с улыбкой отворил мне двери в Америку! Угрожающее тиканье Костиного будильника вызвало некоторое замешательство в рядах таможенников, которое, однако, быстро развеялось – вид засыпающего на ходу Константина никак не вязался с возможными ужасными последствиями этого тиканья. Завтракали над Осло. Поданные к завтраку черная и красная икра, красная рыба и бокал «Алазанской долины» укрепили меня в мысли, что мы летим в правильном направлении. До первой посадки в Гандере (Ньюфаундленд) около 8 часов лету. Сидеть устал, ходить негде да и особенно некуда. Константин, который безмятежно спал по соседству, продавив головой иллюминатор, находился в несравненно более выгодном положении. Стюардесса раздала американские въездные таможенные декларации. Поскольку на ускоренных курсах английского языка я был всего лишь бедным художником Адамом Блэком из Бирмингема, которому и в голову не могла прийти мысль о поездке в США, то я и понятия не имел о том, как надо заполнять эти злополучные декларации. Поэтому мое первое столкновение с английским языком было начисто проиграно, и мне пришлось расталкивать Константина, чтобы заполнить декларации сообща.

Снизились над Гандером. Сверху был хорошо виден сам поселок, правильными квадратами одно- и двухэтажных домиков вписанный в окружающий лесной массив. Было тепло, около четырех градусов. Напротив вытянутого вдоль перрона двухэтажного с огромными стеклянными окнами здания аэропорта стояло несколько самолетов. Я сразу же выделил знакомый по Антарктике силуэт американского транспортного самолета «Геркулес» и напоминающий своим вытянутым носом огромную хищную птицу «Конкорд». Стюардесса на выходе к трапу одновременно со знакомым «Осторожнее, пригните голову, пожалуйста» вручила каждому талон, дающий, как выяснилось позднее, право на одну бесплатную баночку «Пепси» в здании аэропорта, куда мы и направились пешком, не встреченные (как это практикуется у нас) бдительными пограничниками. В самом здании было очень тепло и чисто, полированный гранитный пол отражал свет многочисленных подвешенных к потолку светильников. В самом центре зала красовалась бронзовая скульптура, изображающая стаю птиц в полете, – явный намек всем нам на временность этой остановки. На одной из стен над надписью, удостоверяющей, что Her Majesty Queen of the United Kingdom удостоила этот аэропорт своим присутствием в 1974 году, висело несколько часов, показывавших различное поясное время. По этим часам можно было понять, что в то время, когда в Москве народ в основном готовился к ужину, в Нью-Йорке только что отзавтракали, а в Гандере, где мы сейчас и находились, приближалось время обеда, т. е. если расматривать все человечество в целом, будет весьма затруднительно найти момент времени, когда кто-либо чем-либо не питался. Что касалось меня лично и, в частности, состояния моего желудка, то я бы предпочел всем остальным временным поясам родной московский. Но, как известно, время вспять не поворотить, поэтому пришлось довольствоваться бесплатной «Пепси».