Сергей Плохий - Чернобыль: История ядерной катастрофы

Майорец завершил речь на бравурной ноте: «Разрешите заверить, что энергетики и энергостроители, воодушевленные решениями XXVII съезда КПСС, выполнят грандиозные планы партии и внесут достойный вклад в создание материальной базы коммунизма» [21] Там же. С. 94–98. . Министр, видимо, забыл о том, что коммунизм партия уже не строит. С другой стороны, новичку в правительстве не мешало проявить кипучий энтузиазм.

Это вполне гармонировало с общей атмосферой съезда. Делегаты как будто прониклись лозунгом «вижу цель – не вижу препятствий». В рядах непоколебимых оптимистов был и Горбачев. Его доклад приняли на ура, его идею ускорения экономического развития за счет достижений научно-технического прогресса горячо поддержали, наконец, его самого избрал генеральным секретарем уже не только пленум ЦК, но и съезд. Авторитет Горбачева окреп, полномочия на проведение кардинальных реформ увеличились.

Сверх того, генсек пополнил состав политбюро преданными ему людьми. Одним из них был первый секретарь Московского горкома – Борис Ельцин. Решительный, как мало кто из начальства, он говорил с трибуны о том, о чем боялись спросить другие: «Почему из съезда в съезд мы поднимаем ряд одних и тех же проблем? Почему в нашем партийном лексиконе появилось явно чуждое слово „застой“? Почему за столько лет нам не удается вырвать из нашей жизни корни бюрократизма, социальной несправедливости, злоупотреблений? Почему даже сейчас требование радикальных перемен вязнет в инертном слое приспособленцев с партийным билетом?» Его речь потрясла аудиторию, в основном состоявшую из тех, кто занимал свою должность со времен Брежнева. Слово «перестройка» в докладе Горбачева звучало десятки раз, но редко само по себе, как лозунг новой эпохи: почти всегда за ним следовало название отрасли, подлежавшей перестраиванию. Упор пока что делали на «ускорение», введенное в язык партийного официоза сразу же после прихода Горбачева к власти весной 1985 года. Большинство делегатов верило, что страна в порядке. Надо было только встряхнуться, выйти из застоя и вернуться к подлинному марксизму-ленинизму [22] Там же. С. 141–142. .

Заключительное заседание съезда провели 6 марта. Брюханов и его земляки собрали вещи и уехали домой в Украину. Перспективы атомной промышленности, да и страны в целом казались им радужными. Тем не менее директору ЧАЭС не давало покоя одно обстоятельство. Вечером по телефону из гостиничного номера он дал интервью тому же киевскому журналисту, который посетил его месяца три назад, накануне пятидесятилетия. После дежурных фраз о заботе партии и ее огромном внимании к развитию советского топливно-энергетического комплекса Брюханов со вздохом добавил: «Надо надеяться, что это будет способствовать и большему вниманию к надежности и безопасности атомной энергетики и нашей Чернобыльской АЭС в частности. Это для нас – самое актуальное». В газете интервью с Брюхановым вышло без этого предостережения [23] Болясный А. Указ. соч.; Болясний О. Діловитість, реалізм // Київська правда. 1986. 28 лютого. .

Вечером 6 марта 1986 года Михаил Горбачев, воодушевленный успехом, принимал в Кремлевском дворце зарубежных гостей съезда – главным образом посланцев компартий, командированных в Москву за счет хозяев, а советские делегаты на самолетах, поездах и автомобилях разъезжались по домам. Виктор Брюханов в компании других представителей Украины сел на ночной поезд в Киев.

Утром их торжественно встретили местные официальные лица. Вернувшихся обнимали, пожимали им руки, а женщинам вручали цветы – на следующий день, субботу, выпало 8 марта. На фотографии, снятой газетчиками на киевском вокзале утром 7 марта, Брюханов запечатлен в тех же дубленке и ондатровой шапке, в окружении других делегатов; у одной женщины в руках букет гвоздик. Директору ЧАЭС нужно было и самому раздобыть цветы для супруги и подумать о планах на выходной. Время для этого было – дорога от Киева до Припяти (около 150 километров) занимала добрых два часа [24] Куліков І., Лахтурова Т., Стрекаль В. Плани партії – плани народу // Київська правда. 1986. 8 березня. .

Из Припяти за начальником прислали машину. Водитель выехал по проспекту на автостраду Р-02, которая шла на север, вдоль огромного водохранилища, созданного для Киевской гидроэлектростанции в 1960-е годы. Затем они свернули на северо-запад, к Иванкову, и начались березовые рощи. Ближе к Чернобылю потянулись сосновые леса.

Впервые Брюханов проделал этот путь на автобусе в 1970-м, когда Припяти еще не существовало. Он был молод и полон энтузиазма. Мало кого назначали директором атомной электростанции в столь несолидном возрасте, но пока у него ничего не было, даже директорского кресла. Перед Брюхановым стояла задача возвести энергоблоки, административные здания и жилые дома для работников. В том числе для собственной семьи: жены Валентины и двух детей (девятилетней Лилии и годовалого Олега). Он поселился в единственной гостинице в Чернобыле – городе, именем которого назовут электростанцию. Директор изучал разложенную на кровати проектную документацию и договоры на первые, временные здания, запланированные на месте будущих ЧАЭС и Припяти. Строительство начнут лишь год спустя [25] Василь М. Бывший директор ЧАЭС Виктор Брюханов: «Если бы нашли для меня расстрельную статью, то, думаю, расстреляли бы» // Факты. 2000. 18 октября. .

Тем временем семья перспективного руководителя оставалась в Донецкой области. Их домом все еще был Славянск, где Брюханов проработал несколько лет. Город получит недобрую славу в 2014 году: именно там произойдут первые бои в ходе русско-украинского конфликта и появятся первые жертвы. Для воюющих сторон Славянск имел большое значение как транспортный узел (там сходятся железные и автомобильные дороги) и промышленный центр. Брюхановы переехали туда в 1966 году, когда город стал интенсивно развиваться. Виктор получил должность на тепловой электростанции, работавшей на донбасском угле.

Первой электростанцией в карьере молодого инженера была Ангренская, близ Ташкента. В Ташкенте он и родился 1 декабря 1935 года. Виктор был старшим в многодетной рабочей семье переселенцев из Саратова. Он пережил войну, о которой помнил только, что ни разу не наедался досыта. В 24 года он закончил Ташкентский политехнический институт и уехал в Ангрен. Там он познакомился с Валентиной, тоже работницей ТЭС и студенткой вечернего техникума. Позднее он вспоминал, что его пленили глаза девушки – в них можно было утонуть.

Валентина впервые увидела имя будущего мужа в местном журнале – он уже слыл сведущим и добросовестным инженером (довольно скоро его повысили до начальника цеха) – и подумала: «Какая дурацкая фамилия – не дай Бог…» Но после знакомства с Виктором, юным, стройным и целеустремленным, смешная фамилия ее уже не смущала. Он добился ее любви, щедро заставляя подоконники дикими тюльпанами, которые привозил из командировок с соседнего Кураминского хребта. Через год они сыграли свадьбу и зажили в Ангрене счастливой семейной жизнью.