Григорий Бабаков - Поезд милосердия

Прошло уже тридцать лет, а я, как сейчас, помню этот день – первое октября 1990 года. Раннее утро, кругом туман и много белого утреннего света, и мы едем на «пазике», ещё круглом, в аэропорт «Шереметьево-1», чтобы отправиться в свое самое незабываемое, самое значимое для нас и по большому счету предопределившее наши дальнейшие судьбы путешествие. Странно, но я и сейчас помню расцветку этого автобуса – белый, ну хорошо – серо-белый, с широкой синей полосой во весь борт. Тогда вариантов раскраски таких «пазиков» было-то раз, два и обчелся. Более всего памятен, конечно, желтый вариант, но и наша расцветка была очень популярна в то время.

Вот я произнес сейчас это «тридцать лет» и как-то странно задумался: ведь нам тогда было по тринадцать-четырнадцать годов (мне, например, исполнилось четырнадцать в последний день этого путешествия – двадцать седьмого октября), и мы, понимая, что мы – подростки и в сущности дети, всё-таки ощущали себя довольно-таки взрослыми. Нам тогда казалось, что мы уже прожили на этом свете неслабое количество времени, а тут – «прошло уже тридцать лет»… Конечно, эта тема не нова, и я не буду сильно задумываться над ней. Всё было как у всех: все в юности считают себя взрослыми и прекрасно понимают при этом, что это не так. Это потом, воспитывая своих детей, мы начинаем рассказывать им, что, мол, мы, когда были в вашем возрасте, то тоже думали, что мы уже взрослые, а потом, дескать, осознали, что это не так. Ерунда! Всё мы понимали и тогда. Просто любому подростку, конечно, хочется стать взрослым, но перестать быть подростком, вот так вот – на самом деле, по-настоящему, он не хочет. Это факт.

Как бы там ни было, тринадцать лет казались тогда вообще-то приличным сроком жизни, хотя в глубине души каждого из нас щекотало приятное осознание того, что это только начало жизни, ещё даже не молодость, что всё ещё впереди, а у нас уже такие важные дела и такие солидные поездки… «Что же будет потом, когда нам будет по двадцать, по тридцать, по сорок?..» – думали мы. Интересно, что бы мы сделали или сказали, если бы кто-нибудь с неоспоримой точностью рассказал нам тогда, что будет с нами через тридцать лет? Вряд ли бы мы поверили. Но эти тридцать лет прошли, как они и должны были пройти. Жизнь шла и была наполнена разными событиями – как общественная (а нам – потерянному поколению – довелось взрослеть во время перемен), так и личная, персональная. Были достижения – у всех разные, были и потери – тоже у всех разные. Короче, жизнь шла своим чередом, но эти двадцать семь дней, которые мы провели в дороге из Хабаровска в Ригу, претендуют на право называться отдельной, пусть короткой жизнью и по-любому составляют одну из ключевых ступеней наших реальных, длинных судеб.

Всё происходило как всегда – без каких бы то ни было усилий с нашей стороны. Нашим классным руководителем была моя мама – человек, каких мало. Несмотря на то что теперь мы видимся с ней не так часто, как мне бы хотелось, о чем я буду ужасно жалеть потом, да и жалею уже сейчас, всё мое детство, отрочество и юность мама моя была для меня лучшим другом, лучшей матерью и лучшим учителем! Это – без преувеличений и натяжек, а также без желания прикрыть свою возможную неправоту (а сын перед матерью всегда неправ), то есть правда. Причем мама моя играла в моей судьбе такую огромную роль, плюс ко всему, на фоне того, что я всегда умел и любил дружить, и друзья у меня всегда были…

Вот мама моя всё и организовывала, а мы просто вкушали плоды её титанического труда. Да и не вполне благодарно вкушали. С нами проводилось столько всякой работы, что мы уже утрачивали понимание её ценности. Для нас всё было само собой, жили мы крайне интересной жизнью, и нам было совершенно понятно то, что каждое наше последующее приключение будет ещё интересней предыдущего. А если по какой-то причине оно окажется не интересней предыдущего, то уж, во всяком случае, явится звеном цепочки некой подготовки и будет вести нас уж точно к более интересному событию. Вот как мы жили!

Мы учились в классе «А». Тогда он был девятый, то есть назывался девятым, хотя на самом деле был восьмым. Мы попали в эту так и непонятую нами образовательную реформу, когда в школе снова стали учиться по одиннадцать лет, но мы так и учились десять, хотя выпускались из одиннадцатого класса, пропустив седьмой и перейдя сразу из шестого в восьмой. Бред и путаница, но это было кому-то нужно. Это только сейчас мы понимаем – кому и зачем, а тогда нам было все равно, какой порядковый номер у нашего на самом деле седьмого класса. Я, правда, немного взгрустнул, что не поучился в седьмом: уж очень любил и люблю цифру семь, но недолго. Прям как Юрий Гагарин, который очень жалел, что не походил капитаном. «Самое красивое звание», – говорил он. Его же из-за космических заслуг сразу из старшего лейтенанта майором сделали.