Елена Макарова - Путеводитель потерянных. Документальный роман

– Обещаю.

– Вышли мы из лагеря и сразу наткнулись на роту русских – они пили водку, ели трефное, над землей высилась пирамида из скорлупы – они жарили яичницу. При виде нас солдат заиграл на гармошке. Они силой заставили нас танцевать. И мы танцевали. Вообрази себе этот танец черепушек, надетых на тощие тела и покрытых мхом пробивающихся волос! Не смотри на меня. Это пух! А мы были молоды, и поросль у нас была густая. Вечером одна из наших девушек, которая изучала в гимназии русский язык, объяснила русскому офицеру, что нам необходимо добраться до границы. Офицер сказал: «Переспи со мной, а то до жены еще сотни километров». Она закричала на него: «Ты что, мы из концлагеря, ты что!»

Они были пьяны в дым. Мы ввосьмером сгрудились на полу в какой-то комнате, они стали к нам ломиться. Если бы им удалось вышибить дверь или разбить окна, они бы изнасиловали нас и убили. Ешь сыр! Все идет хорошо. Скоро они стихли и захрапели. А мы двинулись в путь. Два дня – и мы в Чехословакии! Едем на поезде в Прагу по бесплатным билетам.

В Праге мы с Зузкой нашли дядю – он был женат на чешке и потому был всего три месяца в Терезине. Его жена испугалась, что мы вшивые, и велела раздеться у порога. Догола. И прямиком – в ванную. Мы решили у них не оставаться, переночевать – и в Брно. Немку из Судет, что обитала в нашей квартире, мы выставили вон. В тридцать восьмом они нас, в сорок пятом – мы их. Ничья. Тогда мы еще не понимали, как нам повезло с той немкой. Мало кому удалось вернуться в свою квартиру.

Прошло больше года, никаких сведений о Герберте. Пришла одна подруга и говорит: «Чего ты ждешь? Кого? Он не вернется. А Эрвин по тебе с ума сходит, выходи за него, будут у тебя дети, семья». Эрвина я знала с детства, он был нашим соседом в Брно. На четырнадцать лет старше меня, холостой. За него я и вышла, и у нас родилась дочь. Все хорошо.

Но тут начали донимать коммунисты. Они хотели запихать Эрвина в партию, а он твердил одно: «Я еще не изучил, что написал Ленин и что сказал Сталин». Мы стали готовиться к отъезду. В марте 1949 года мы перебрались в Израиль, так и не успев изучить партийную классику.

Я родила Гидеона. И через три дня Эрвин умер. Он был в страшных лагерях, полгода в Освенциме, в Бухенвальде… При врожденном пороке сердца. Короче, в пятьдесят шестом году я осталась с двумя детьми, старшей к тому времени исполнилось девять. Пошла в няньки, потом в интернат для умственно отсталых детей, двадцать лет занималась с ними физкультурой. Они по сей день меня помнят. Как увидят, бегут обниматься: «Мириам, Мириам!» В интернате я познакомилась с Вернером, зубным врачом, и через два года вышла за него замуж. Он был разведен, у него была дочь, и мы вырастили троих детей. Прожили вместе с 1958 по 1985 год, но и у него что-то случилось с сердцем. Уже почти двенадцать лет я одна. Но не утратила чувства юмора, нет. Ой, у меня кружится голова.

Утром позвонила Мириам и говорит:

– Я вспомнила того, из‐за кого ты ко мне приехала. Его звали Швенк 12 12 Карел Швенк родился в Праге 17 марта 1917 года. Актер, режиссер, писатель и композитор, создатель «Театра никчемных дарований» в оккупированной Праге. Депортирован в Терезин 24 ноября 1941 года. Звезда терезинского кабаре. В начале 1942‐го для мужского населения Судетских казарм Швенк устроил два представления – «Талон на еду потерян» и «Да будет жизнь!» с завершающим «Терезинским маршем». Его пело все гетто. Пьесу «Последний велосипедист» запретили после генеральной репетиции. В целом Швенк дал триста спектаклей в гетто, где выступал как режиссер, актер и композитор. 1 января 1944 года депортирован в Освенцим, оттуда в рабочий лагерь Мойзельвиц, около Лейпцига. Погиб во время марша смерти в апреле 1945 года. Подробно о нем – в КНБ-4. .

Невысокий, с густыми бровями. Он играл на фисгармонии, а дети под это танцевали. Но это было не кабаре…

– Верно, это «Светлячки». Швенк играл на физгармонии, а дети танцевали.

– Тебе это как-то может помочь?

– Конечно!

– Знаешь, я пожалела, что не играла в кабаре. Я представила себе тот эпизод с пирамидой из яичной скорлупы и нас, танцующих под гармошку.

– Это кино!

– Пусть будет кино. Знаешь фамилию режиссера?

– Нет.

– НЕБОГ. Пишется слитно.

Сижу на остановке, автобуса № 22 все нет и нет, зато есть история, и ее непременно нужно смонтировать. Главному ее персонажу недавно стукнуло 92.

В 1994 году в кибуцном мемориале «Бейт-Терезин» мне на глаза попался рисунок Лео Майера. Маленькая акварель, изображающая человека в чалме и шароварах.

В то время я отбирала материал на выставку «Культура и варварство», рисунок Лео Майера не был столь выразительным, а информация об авторе совсем уж скупа: «Родился в 1900 году, депортирован в Терезин в сентябре 1943 года из Праги, отправлен в Освенцим осенью 1944 года. Погиб». Недолго думая, я запаковала рисунок вместе с сотней других.

О выставке была опубликована огромная статья в шведской газете «Дагенблатт». Некая светловолосая девушка читала ее в поезде, направлявшемся из Лунда в Стокгольм. Интересно, русская писательница открыла выставку в «Культурхусете», а светловолосая девушка писала диссертацию про Цветаеву. Она решила познакомиться с писательницей и пошла на выставку. Писательницу она там не застала. Ее внимание приковал рисунок человека в чалме и шароварах. Лео Майер?! Девушка позвонила отцу в Лунд. Тот сложил в портфель письма и семейные фотографии и поехал с женой в Стокгольм.

Когда они подъезжали к столице Швеции, я сидела на собрании, посвященном предстоящей телепрограмме на тему «Культура и варварство», съемки должны были начаться через час. Участники круглого стола обговаривали свои позиции. Моей темой была «Живая память». Модератор требовал озвучить то, что мне предстояло сказать. Репетировать я не умею: говоря, думаю, думая, говорю. Модератор свел брови в полоску, назревал конфликт, и тут меня вызвали к телефону. Знакомый голос секретарши: «Вас ждут гости из Лунда внизу, у лифта». Наверняка это ошибка. У меня нет знакомых в Лунде. Двери лифта раскрылись, и пожилой седовласый мужчина заключил меня в объятья.

– Лео Крамар, сын Лео Майера.

– Сын Лео Майера?

– Да. А это моя жена – Гунила. Мы знаем про конференцию и не отнимем у вас много времени.

Мы уселись в кафе. Лео раскрыл папку и показал мне фотографию отца в профиль, с сигаретой. Человек в чалме и шароварах и есть Лео Майер! Шутник, изобразил себя в Терезине в костюме паши. «Отца прозвали Амантус, любимец женщин. Он был личностью богемной… Я до последнего дня переправлял ему в Терезин сигареты. Он писал мне замечательные письма. Присылал списки книг, которые, по его мнению, необходимо прочесть подростку, писал по-английски, благодаря ему я стал учить язык…»