Михаил Румер-Зараев - Экономические эксперименты. Полные хроники

Вся принадлежавшая миссии земля делилась на две части – туламба – божья земля, на которой работали коллективно, и абамба – личные участки, которые обрабатывала семья. Правда, и семена, и инвентарь для личного хозяйства все равно давала миссия. Она же снабжала сырьем и инструментом ремесленников, которые работали в общественных мастерских – под надзором надсмотрщиков пряли шерсть, выделывали кожу и шили башмаки (при этом сами ходили босыми), обжигали кирпич, мололи зерно и даже печатали церковные книги на европейских языках, сами говоря и читая на языке гуарани, для которого иезуиты разработали письменность.

Все произведенное сдавалось на склады, откуда семья получала все необходимое – пять метров холста на человека в год для одежды, ежегодно – нож и топор, два-три раза в неделю – кусок мяса и порцию чая матэ.

Никаких законов не существовало, их заменяли решения патеров, которые, исповедуя этих «божьих детей», тут же назначали наказания за проступки. Преступности почти не было, в основном речь шла именно о проступках – съел семена, не обработал личный участок (индейцы, прилежно трудясь под надзором на «божьей земле», к личной – относились с пренебрежением), отказался вступать в брак с выбранной патером невестой. Но и наказания были мягкими в сравнении с теми, что употреблялись у инков, – выговор с глазу на глаз, публичный выговор, порка кнутом, наконец, тюремное заключение. Смертная казнь, по уверениям мемуаристов, не применялась.

При полном отсутствии внутренней торговли весьма развита была внешняя. Ввозя, в основном, лишь соль и железо, иезуиты в огромных объемах вывозили самые разнообразные продукты и товары, одного лишь чая матэ, весьма популярного в Южной Америке продукта, редукции продавали больше, чем весь остальной Парагвай. По всему континенту ходили слухи об их богатстве, вызывая пересуды и зависть. Но покуситься на эти богатства оказывалось не так-то просто. Иезуиты имели хорошо вооруженную армию численностью в 12 тысяч человек. Скажем только, что современная парагвайская армия насчитывает 16 тысяч человек.

Гуарани были неплохими воинами, а обладая в отличие от инков огнестрельным оружием и сражаясь не только в пешем, но и в конном строю, представляли собой весьма внушительную силу, которая не раз решала судьбу междуусобных войн в регионе. Они не раз брали штурмом Асунсьон, громили португальцев, некогда уводивших их в рабство, освободили от осады англичан Буэнос-Айрес.

Но экономические и военные успехи, в конце концов, и погубили государство иезуитов. Испанское правительство не могло примириться с существованием этой независимой силы, к тому же правительство колонии волновали легенды об открытых иезуитами серебряных и золотых копях, слухи об огромных доходах, получаемых ими от внешней торговли, что выглядело вполне правдоподобным, если учесть дешевизну труда индейцев и необычайное плодородие страны. Все это совпало с растущим раздражением, которое вызывал орден во всем христианском мире и в самом Риме, ощутившем опасность усиления общества Иисуса с его дисциплиной, целеустремленностью и организационными дарованиями.

Еще в XVII веке орден был удален из португальских владений. А в 1743 году иезуитов обвинили в нелояльности испанской короне.

Поводом для запрета деятельности иезуитов в испанских владениях послужила книга, своего рода донос бывшего члена ордена Бернардо Ибаньеса «Иезуитское королевство в Парагвае», где разоблачалась «подрывная» деятельность общества Иисуса. После правительственного расследования обвинений Ибаньеса миссии решено было ликвидировать.

В 1767 году иезуиты поднимают мятеж, мобилизуя свою армию. Для подавления восстания из Испании прибывает карательная экспедиция, насчитывавшая пять тысяч солдат. Гуарани отчаянно сопротивляются, защищая своих патеров и всю систему поселений. Следуют казни, осуждение на каторгу, и, в конце концов, иезуитов высылают не только из Парагвая, но и со всего континента, а обитатели редукций разбегаются в сельву, обращаясь в свое первобытное состояние.

В 1835 году на территории государства иезуитов в Парагвае оставалось всего пять тысяч гуарани. А развалины огромных храмов стоят до сих пор, будоража воображение туристов и напоминая об этой удивительной реализованной утопии.

«Детское счастье слаще всякого».Парагвайский эксперимент интересен прежде всего своей чистотой и завершенностью. Ведь государство иезуитов погибло в силу причин внешних. Это как если бы советский эксперимент завершился не вследствие внутреннего взрыва, каким была революция 91-го, а как результат проигранной войны и завоевания страны немцами. И обратите внимание, гуарани отчаянно воевали, защищая своих руководителей и, стало быть, привнесенный ими образ жизни. Они сражались за свое государство, которое существовало полтора века и бог знает сколько бы еще существовало, если бы его не развалили испанцы.

Важно понять еще и то, что в руки социальных реформаторов попал девственно чистый материал. Эти дети природы со смутными, во всяком случае, толком нам не известными религиозными понятиями, со слабой племенной организацией были той сырой глиной, из которой можно было лепить социальную конструкцию, соответствующую представлениям патеров об идеале общественного устройства, основанном на чуде, тайне и авторитете.

«Да, мы заставим их работать, – говорит Великий инквизитор у Достоевского, рисуя своему молчаливому собеседнику общественную утопию, – но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь, как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя… И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей – всё, судя по их послушанию, – и они будут покоряться нам с весельем и радостью».

Достоевский знал о государстве иезуитов, не мог не знать, его описывал еще в XVIII веке Вольтер, на парагвайский опыт ссылался Добролюбов, этот опыт был объектом многих умственных спекуляций, продолжающихся до сей поры. Во всяком случае, весьма проницательный литературовед Григорий Абрамович Бялый обращал внимание комментаторов «Братьев Карамазовых» на то, что государство иезуитов вполне могло быть историческим прообразом утопии Великого инквизитора.

«Нет греха, а есть только голодные, – говорит Великий инквизитор. И далее пророчествует о социальной революции, выдвигая альтернативу проповеди христовой – «“Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!“ – вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против тебя и которым разрушится храм твой».