Array Сборник - Тайные письма великих людей

...............................................................

Іоганнъ Вольфгангъ ГЕТЕ (1749—1832) долгое время, живя въ Веймарѣ, находился въ дружеской связи съ г-жей Штейнъ, умной и образованной женщиной, олицетворявшей для него Ифигенію. Охлажденіе между ними обнаружилось около 1789 г., послѣ чего Гёте отправился путешествовать по Италіи. Послѣдовавшая любовь его къ Христинѣ Вульпіусъ (1792 г.), – довольно вульгарной плебейкѣ, замѣнившей г-жу Штейнъ, далеко не носила того интеллектуальнаго характера, которымъ отмѣчены отношенія и письма къ г-жѣ Штейнъ.

Воскресенье, 31 марта.

Дорогая. Письмо Ваше огорчило меня. Если бы я только могъ понять глубокое невѣріе Вашей души въ себя, души, въ которую должны бы вѣрить тысячи, чтобы стать счастливыми! На свѣтѣ ничего не надо понимать, чѣмъ дольше я смотрю, тѣмъ яснѣе вижу это. – Ваша мечта, дорогая! Ваши слезы! – Это такъ! Дѣйствительность я переношу большею частью хорошо; грезы могутъ меня растрогать когда угодно. Я вновь увидѣлъ мою первую любовь. Что дѣлаетъ со мною судьба! Сколько вещей помѣшала она мнѣ увидѣть во время этого путешествія съ полною ясностью! Это путешествіе словно должно было подвести итоги моей прошлой жизни! А теперь все начинается сызнова! Вѣдь всѣ вы – мои! Скоро пріѣду. Еще не могу разстаться со Шретеръ. Прощайте! Прощайте! Въ послѣдній день марта 76 года. Лейпцигъ.

Г.

(Пятница, 25 мая).

Итакъ, отношеніе, самое чистое, самое прекрасное, самое правдивое, которое я когда-либо имѣлъ къ женщинѣ, за исключеніемъ сестры, – нарушено. Я былъ подготовленъ къ этому, я только безконечно страдалъ за прошлое и за будущее, и за бѣдное дитя, которое ушло, которое я обрекъ въ ту минуту на такое страданіе. Я не хочу видѣть Васъ, Ваше настоящее опечалило бы меня. Если я не могу жить съ Вами, то Ваша любовь нужна мнѣ такъ же мало, какъ любовь всѣхъ отсутствующихъ, которою я такъ богатъ. Настоящее въ минуту нужды все рѣшаетъ, все облегчаетъ, все укрѣпляетъ. Отсутствующій приходитъ съ пожарнымъ насосомъ, когда огонь уже потушенъ – и все это ради свѣта! Свѣтъ, который не можетъ быть ничѣмъ для меня, не хочетъ, чтобы и Ты была чѣмъ-нибудь для меня, – не вѣдаютъ, что творятъ. Рука заточеннаго въ одиночномъ заключеніи и не слышащаго голоса любви, бываетъ тяжка для того мѣста, куда она опускается. Прощай, дорогая.

24 мая 76.

Вечеромъ 16-го.

Еще слово. Вчера, когда мы ночью возвращались отъ Апольда, я ѣхалъ одинъ впереди, подлѣ гусаровъ, которые разсказывали другъ другу свои продѣлки; я то слушалъ, то не слушалъ, и, погруженный въ мысли, ѣхалъ дальше. Вдругъ я подумалъ о томъ, какъ я люблю эту мѣстность, этотъ край! этотъ Эттерсбергъ! эти невысокіе холмы! И душу мнѣ пронизало насквозь – вдругъ и тебѣ когда-нибудь придется все это покинуть! Край, гдѣ ты нашла такъ много, нашла все счастье, о которомъ можетъ мечтать смертный, гдѣ ты переходишь отъ удовольствія къ неудовольствію, въ вѣчно звенящей жизни, – если и тебѣ придется покинуть его, съ посохомъ въ рукахъ, какъ покинула ты свою родину. Слезы выступили у меня на глазахъ, и я почувствовалъ себя достаточно сильнымъ, чтобы перенести и это. – Сильнымъ! – значитъ, безчувственнымъ.

Записка 1—8 сентября 1876 г.

Къ чему я буду тебя мучить? Дорогая! Къ чему обманывать себя, мучить тебя и такъ далѣе. Мы ничѣмъ не можемъ быть другъ для друга и слишкомъ много другъ для друга значимъ. Повѣрь мнѣ, когда я говорилъ съ тобою со всею ясностью, ты была во всемъ со мною согласна. Но именно потому, что я вижу вещи лишь такими, каковы онѣ есть, это и приводитъ меня въ бѣшенство; покойной ночи, ангелъ мой, и добраго утра. Я не хочу увидѣть тебя снова… Только… ты знаешь все… Это знаютъ еще только сердце мое да подоплека… Все, что я могъ бы сказать, глупо. Отнынѣ буду видѣть тебя, какъ видятъ звѣзды! – Подумай хорошенько объ этомъ.

Адр. Госпожѣ фонъ-Штейнъ.

Казенная печать съ саксенъ-веймаръ-эйзенахскимъ гербомъ.

(Четвергъ, 22 марта).

Твоя любовь – какъ утренняя и вечерняя звѣзда: она заходитъ послѣ солнца и встаетъ до солнца. Словно полярная звѣзда, что, никогда не заходя, сплетаетъ надъ нашими головами вѣчно-живой вѣнокъ. Я молю боговъ, чтобы они не заставили ее померкнуть на моемъ жизненномъ пути. Первый весенній дождь можетъ помѣшать нашей прогулкѣ. Растенія онъ заставитъ распуститься, чтобы вскорѣ мы порадовались на первую зелень. Мы никогда еще вмѣстѣ не переживали такой чудной весны, пусть у нея не будетъ осени. Прости! Я спрошу около 12 часовъ, что будетъ. Прощай, лучшая, любимая.

22 марта 81.

Адресъ: Госпожѣ фонъ-Штейнъ.

(Суббота, 10 августа).

Сегодня утромъ я окончилъ главу изъ Вильгельма, начало которой диктовалъ тебѣ. Это доставило мнѣ пріятный часъ. Собственно, я рожденъ писателемъ. Я испытываю самую чистую радость, какую едва ли когда испытывалъ, если напишу что-либо хорошо, согласно задуманному. Прости. Береги для меня душу моей жизни, моего творчества, моихъ писаній.

Г.

19 авг. 82.

(Четвергъ), 17 сентября 1882 г., вечеромъ.

Тихонько вернулся домой, – читать, перебирать и думать о тебѣ. Я рожденъ для жизни частнаго человѣка, и не понимаю, какъ судьба могла впутать меня въ управленіе государствомъ и въ княжескую семью.

Для тебя живу я, моя Лотта, тебѣ отданы всѣ мои минуты, и ты остаешься моею, я это чувствую.

Вчера я махалъ носовымъ платкомъ, пока могъ тебя видѣть, въ пути я былъ съ тобою, и только, завидя городъ, впервые ощутилъ пространство, отдѣлявшее меня отъ тебя.

Я попытался точнѣе обдумать первую часть или, лучше сказать, начало моей сказки, и мѣстами пробовалъ писать стихи; это у меня вышло бы, если бы у меня было достаточно времени и домашнее спокойствіе.

(Воскресенье, 17 ноября).

Рано, не до разсвѣта, но все же съ разсвѣтомъ, совершалъ я мое первое паломничество. Подъ твоими окнами поклонился я тебѣ и пошелъ къ твоему камню. Теперь это единственное свѣтлое мѣсто въ моемъ саду. Чистыя небесныя слезы падали на него; надѣюсь, что въ этомъ нѣтъ дурного предзнаменованія.