Федор Раззаков - Коррупция в Политбюро. Дело «красного узбека»

Что касается Рашидова, то для него гибель дяди была не меньшей трагедией. Ведь именно этому человеку он был многим обязан, в том числе и тем, что литература стала одним из главных дел в его жизни. Поэтому, когда Рашидов станет руководителем Узбекистана, он много сделает для того, чтобы увековечить память о Хамиде Алимджане в республике. Но вернемся в середину 1940-х.

Партийная должность Рашидова не становится преградой для его второй ипостаси – литературной деятельности. В ту пору он продолжает писать, причем как прозу, так и стихи. Естественно, учитывая фронтовой опыт Рашидова, многие тогдашние его произведения посвящены войне. И вот уже в 1945 году в свет выходит его дебютная книга стихов «Мой гнев», посвященная победе советского народа над фашистской Германией. Нельзя сказать, что стихи Рашидова представляли из себя нечто необычное – они вполне укладывались в русло официальной советской поэзии. Однако их несомненным достоинством было то, что в основе каждого из них лежали мысли и чувства человека, который не понаслышке, а воочию видел самую страшную войну в истории человечества. В результате выход этого сборника не остается незамеченным: Рашидова принимают в Союз писателей Узбекистана.

Отметим, что в годы войны большие потери понесли все народы СССР. Среди погибших военнослужащих по национальному составу наибольшие потери понесли русские – 5,7 миллиона человек (66,4 % всех погибших), украинцы – 1,4 миллиона (15,9 %), белорусы – 253 тысячи (2,9 %), татары – 188 тысяч (2,2 %), евреи – 142 тысячи (1,6 %), казахи – 125 тысяч (1,5 %), узбеки – 118 тысяч (1,4 %), другие народы СССР – 8,1 процента. Всего та война унесла жизни более 26 миллионов советских людей. Кроме этого, в центральных районах страны была разрушена практически вся промышленная инфраструктура. Однако даже в столь тяжелой ситуации у людей нашлись силы для того, чтобы в кратчайшие сроки поднять разрушенную экономику на ноги. В итоге уже в 1948 году в СССР была отменена карточная система (Советский Союз это сделал первым из всех воевавших стран) и промышленное производство перекрыло довоенный уровень.

Не отставал от этого процесса и Узбекистан. Главной отраслью сельскохозяйственного производства там продолжало оставаться хлопководство. Без него в стране не могли развиваться не только легкая и пищевая, но и некоторые отрасли тяжелой промышленности – автомобильная, авиационная, электротехническая, химическая, оборонная (из хлопка получали порох). Короче, по своему значению в экономике страны хлопок занимал одно из ведущих мест. Причем хлопок именно узбекский, поскольку почти 60 % общесоюзного «белого золота» давал Узбекистан (далее шли: Туркмения, Таджикистан, Азербайджан, Казахстан и Киргизия). В итоге, например, большая часть одежды, в которую одевались советские люди, выпускалась легкой промышленностью страны на основе именно узбекского хлопка.

Конечно, издержки у этого процесса тоже имелись. Например, безудержная гонка за валом приводила к тому, что посевы хлопчатника росли быстрее прироста поливных земель. Все это вело ко все большему напряжению баланса поливных земель, к недостаточному выделению земель под продовольственные и кормовые культуры. То есть, вместо того, чтобы в равной мере выращивать у себя и хлопок, и зерно, и фураж, Узбекистан вынужден был делать основной упор на выращивание хлопка, а зерно и фураж (как и многое другое) завозить из соседних республик.

Между тем первые послевоенные годы в истории узбекской экономики принято считать «золотым веком». Если до войны главным направлением индустриализации в Узбекистане было превращение его в одного из поставщиков сырья для промышленных предприятий в России (Москва, Ленинград, Западная Сибирь), то после войны это положение коренным образом изменилось. Поскольку именно в Среднюю Азию была эвакуирована большая часть промышленных предприятий из Центра (только на территории Узбекистана тогда оказались 48 машиностроительных, металлообрабатывающих, химических и других предприятий тяжелой промышленности, 45 предприятий легкой промышленности и т. д.), это помогло «влить кровь» в саму узбекскую экономику. И в республике была создана собственная угольно-металлургическая база для обеспечения потребностей ее развивающейся промышленности.

Тем временем в 1947 году Узбекистан фактически провалил план по сбору хлопка: сдал государству 1 миллион 500 тысяч тонн, что было на 365 тысяч тонн меньше, чем в прошлом году (план выполнили только на 76,4 %). Это было следствием плохих погодных условий: очень холодным выдался апрель, потом шли дожди, которые затянулись до середины июня (во многих районах хлопчатник пришлось пересевать дважды, а то и трижды; в мокром грунте при низкой температуре семена не прорастали, а гнили). Кроме этого, остро ощущалась нехватка бензина и керосина, из-за чего простаивала техника. Однако Москву мало интересовали эти причины – ей нужен был план любой ценой и никакие ссылки республиканского руководства на побочные явления не могли ее разжалобить. Усмана Юсупова вызвали в столицу для «разбора полетов». О том, что произошло дальше, рассказывают его биографы – Б. Ресков и Г. Седов:

«Юсупов ехал в Москву по вызову Политбюро, надеясь, что примут во внимание то огромное, что было проделано Узбекистаном в годы войны, от которых отошли едва на шаг. Республика же и после победы не замыкалась в кругу только своих забот. На Украину, в Краснодарский и Ставропольский края отправили в помощь разрушенным колхозам две тысячи тракторов и автомобилей, сотни паровозов, несколько тысяч отремонтированных вагонов, восемь тысяч лошадей, 170 тысяч овец и коз. Сотни добровольцев восстанавливали Сталинград, Донбасс…

– Кто дал вам право забросить хлопок? Стране хлопок крайне необходим, – сказали ему.

Он услышал многое такое, от чего он, умевший настраивать себя не на похвалу, а прежде всего на критику, пришел с заседания, затянувшегося за полночь, мокрый. Это в 25-градусный московский мороз!

Ему и председателю Совнаркома республики Абдурахманову объявили по выговору. Но суть не во взыскании. Он все думал, где была допущена ошибка; не позволял ни себе, ни другим (помощники Попов, Кудрин хорошо это знали и потому сочувственно молчали) находить оправдания, хотя ему, как каждому человеку, которого корят за упущения, сделать это было нетрудно.

– Партия нас критикует за дело и для того, чтобы мы работали лучше, – фраза эта была для Юсупова наполнена живым смыслом.

Был он, разумеется, подавлен, мрачен, возможно, полон невеселых размышлений о будущем – своем, а не республики; на этот счет сомнений не было. Соберутся умные головы, агрономы, ирригаторы, хозяйственники. Найдут выход, чтоб был хлопок. Да и год на год не приходится. Холодная, долгая весна в Узбекистане исключение. Но никому никогда Юсупов не признавался ни в слабостях своих, ни в сомнениях. Достоверно известно только, что на другой день он был приглашен на дачу ЦК и там Сталин поднял за него тост: