Марина Цветаева - Тетрадь третья

Вывод за годы (нынче 25-ое февраля 1931 г.)

<���Пропуск названия> [96] Поэма «Перекоп» лежит оконченный 15-го мая 1929 г. — лежит: Числа не взяли, В<���оля> Р<���оссии> не взяла, Совр<���еменные> Записки не взяли.

Французский Мóлодец (работа 6-ти месяцев) с иллюстрациями Гончаровой [97] С художницей Натальей Сергеевной Гончаровой (1881–1962) Цветаева познакомилась осенью 1928 г. Ей посвящен обширный очерк Цветаевой «Наталья Гончарова: жизнь и творчество» (1929). В 1929–1930 гг. Гончарова сделала ряд иллюстраций к предполагавшемуся изданию французского «Мóлодца». — знают Vildrac, [98] Шарль Вильдрак (1882–1971) — французский поэт, драматург, теоретик стиха. Muselli, [99] Винсент Мюзелли (1879–1956) — французский поэт. Parrain [100] Брис Парэн (1897–1971) — французский писатель и философ, секретарь издательства «Галлимар» и член редколлегии журнала «Nouvelle revue francaise»; был женат на Н. Г. Челпановой, бывшей соученице Цветаевой по гимназии. — лежит.

Лежит год работы и будут лежать годы работы.

«Новая Газета» — выйдет 1-го марта — не приняла статьи «Новая детская книга» [101] Точнее: «О новой русской детской книге». под предлогом, что и там плохих детских книг много (NB! а у нас совсем нет хороших: даже Гэк-Финна, даже Макс-и-Моритца [102] Речь идет о книгах М. Твена «Приключения Гекльберри Финна» и В. Буша «Макс и Мориц». не переиздали!).

(NB! Статья потом была напечатана в В<���оле> Р<���оссии> — в спорном порядке.)

(И кажется — правда, совсем — правда: мое перо обслуживало только мои видения.)

…Здесь я — ненужна, там я невозможна.

Вокруг пустота, мой вечный, с младенчества, круг пустоты. Нет друзей, в будущем — нищета (дающие когда-нб. да устанут — перестанут), но это — в быту, душевно — хуже, просто — ничего.

Уезжает Е. А. И<���звольская>, та к<���отор>ая могла бы стать другом (времени не было!) — замуж — навсегда.

У всех своя жизнь, всем — некогда («в субботний вечер выпиваем и рассказывать Вам не можем») свободное время — на любовь, меня не любят, любят — даже не: красивых — нарядных. Платья у меня есть, и румяна есть. Охоты нет. Нет, очевидно, охоты к любви, или к тому, что так называется.

Люблю вещи за их красоту, не для своей, не за свою в них. Безотносительно. Серебро — бессеребряно. М. б. даже — в ущерб себе («Вам коричневый не идет», да, но — я к нему иду: ногами, — руками тянусь).

В короткий срок моей красоты (золотые волосы, загар, румянец) от меня все-таки — опомнившись, всмотревшись, испугавшись — уходили. Чего же ждать теперь с моим — цветом пепла — в достоверной печной золе — лицом, волосами, всем. Серого (снаружи!) никто не любит.

Ну, а я люблю — (кого-нибудь)? Нет. Я бы и Рамона Наварро [103] Рамон Новарро (1899–1968) — американский киноактер мексиканского происхождения, пользовавшийся большой популярностью в эпоху немого кино. (в морском!) не любила, если бы встретила — даже в Тулоне. Так — улыбнулась бы — как на цветок. Цветов никогда не разрешила себе любить (за явность красоты — и еще за то, что — все любят), любила — деревья, без явности соблазна.

Семья? Даровитый, самовольный, нравом и ухватками близкий, нутром, боюсь (а м. б. — лучше?) новый — трудный — Мур.

Вялая, спящая, а если не спящая — так хохочущая, идиллическая, пассивная Аля — без больших линий и без единого угла.

С. рвущийся.

Вырастет Мур (Аля уже выросла) — и эта моя нужность отпадет. Через 10 лет я буду совершенно одна, на пороге старости. С прособаченной — с начала до конца — жизнью.

(1931 г. — 1938 г. — Прошло — семь.)

…Поклонники лирических слюней…

(Потребители)

Сон

(среди бела дня, проснулась ровно в 5 ч.)

Мы в гостях у художников. [104] Речь идет о чете художников — Георгии Калистратовиче Артемове (1892–1965) и Лидии Андреевне Никаноровой-Артемовой (1895? — 1938). Она и какие-то подруги. Оказывается — всё перепутали: приглашены на 71/2 веч<���ера>, а сейчас четырех нет. Разговор о неверности будильника. Глядим в окно: двор, а во дворе: две — нет, четыре — нет, восемь — нет, шестнадцать — словом множащиеся на глазах собаки: щенки, часть черных с желтым, часть волки. И двое — нет, четверо — нет, восьмеро — и т. д. — родителей.

Выходим. Оказывается — всё это глубоко под водой: пруд. И вдруг Аля, совершенно одетая, спускается. Еле голова торчит. Я: — Аля! Ты с ума сошла! И тут же вижу — Мур — который весь с головой, естественно. Краем водоема подходит Ар<���темо>в, спускается и вытаскивает Мура. Я, сильно ругаясь, особенно Алю — за пример, прохожу по широкой внешней лестнице с обоими в дом. Аля уже переоделась, посылаю ее — мгновенно домой — за вещами Мура, выхожу с ней в переднюю, и, когда возвращаюсь, Мур уже переодет окончательно. — «Но — как он влез в эти башмаки??!» А<���ртемо>ва, улыбаясь: — «О, он их расширил!» (как в жизни — нараспев голоса и улыбки) Детские, даже не детские, кукольные, с маленькой куколки туфельки. Белое кружевное платьице, чепчик. Удивляюсь. Лицо — фарфоровое, голубые фарфоровые движущиеся глаза. — Мур, это ты? — Улыбка. Я — какой-то прислуге, француженке: — Mais ce’est pas lui, ça ne peut pas être lui, ça ne peut pas être un enfant de cinq ans! [105] «Но это не он, это — не может быть им, это — не может быть ребенком пяти лет!» (фр.) — Соглашается. (Мысль: значит — обманули! Утонул, и А<���ртемо>ва подменила.) Выхожу на широкую лестницу, со всё той же куклой на левой руке и — видение: Мур, без верхних штанов, победоносный, с французскими мальчишками — множество взрослых — откуда-то возвращается. — Ты где был? — Я на трамвае ездил, сам билет взял, потом меня вернули…

Мальчишки восторженно подтверждают.

Набросок неотосланного письма И. С. (не Игорь Стравинский!) [106] Обращено к Игорю Северянину (наст. имя: Игорь Васильевич Лотарев, 1887–1942). Северянин выступал в Париже с чтением своих стихов дважды: 12 и 27 февраля 1931 г. Цветаева была на втором чтении.

…Начну с того, что это сказано Вам в письме только потому, что не может быть сказано всем — в статье. А не может — потому что в эмиграции поэзия на задворках — раз, все места разобраны — два: там-то о стихах пишет А<���дамови>ч и никто более, там-то — другой — ович и никто более — и так далее. Только двоим не оказалось места: правде и поэту.

От лица правды и поэзии приветствую Вас, дорогой.

От всего сердца (своего) и от всего сердца вчерашнего зала: от всего сердца всего вчерашнего зала — благодарю Вас, дорогой.

Вы вышли. Подымаете лицо — молодое. Опускаете — печать лет. Но — поэту не суждено опущенного! — разве что никем не видимый наклон к тетради! — всё: и негодование, и восторг, и слушание дали — далей — вздымает, заносит голову. В моей памяти — и памяти вчерашнего зала — Вы останетесь молодым.