Модест Колеров - День катастрофы – 888. Остановленный геноцид в Южной Осетии

По данным всегрузинской переписи 2002 года, в Кахетии в настоящее время проживают 6109 осетин.

В мире широко известны случаи, когда беженцы из элемента бремени для экономики государства и потенциального источника социальной напряженности превращались в активных строителей экономики новой для них страны. Так в конце концов получилось в Германии послевоенного периода, которую захлестнула волна иммигрантов, так все время происходит в США, где привыкли ценить возможность использовать иммигрантов как позитивную созидательную силу. Для Южной Осетии, которая испытывает демографические проблемы в связи с сокращением населения за годы войны и после нее, приток соотечественников – фактор положительный, учитывая их трудолюбие и желание заниматься именно сельским хозяйством, приоритетным направлением развития экономики Южной Осетии.

Через несколько лет после окончания военных действий в Южной Осетии в рамках начавшегося грузино-осетинского переговорного процесса стало возможным говорить о намерениях и конкретных возможностях сторон решить вопрос беженцев и вынужденно перемещенных лиц, почти всю тяжесть проблем которых взяла на себя Северная Осетия. Прежде всего речь зашла о возможности организовать их возвращение в места прежнего проживания. В феврале 1997 года Смешанная контрольная комиссия по урегулированию грузино-осетинского конфликта утвердила «Порядок добровольного возвращения беженцев и вынужденно перемещенных лиц в результате грузино-осетинского конфликта в места их прежнего постоянного проживания». В сентябре того же года в рамках СКК был создан Специальный комитет (ad hoc) по содействию добровольному возвращению беженцев и вынужденно перемещенных лиц в места их прежнего проживания. Комитет координировал деятельность всех структур, занимавшихся практической работой по возвращению беженцев.

А в ноябре 1997 года президенты Л. Чибиров и Э. Шеварднадзе встретились в поселке Дзау Южной Осетии.

В итоговом документе Дзауской встречи было отмечено, что «приоритетными направлениями в урегулировании грузино-осетинских отношений остаются окончательное политическое урегулирование конфликта и добровольное, безопасное возвращение беженцев и вынужденно перемещенных лиц». В порыве благих намерений президенты объявили следующий, 1998 год «годом возвращения беженцев», может быть, для того, чтобы подтолкнуть самих себя к более решительным действиям или подчеркнуть плодотворность встречи. Ясно лишь, что такое заявление только приподняло верхний слой всего пласта задач, которые требовалось решить для возвращения беженцев. В любом случае эта работа никак не укладывалась в рамки одного года, даже при всем желании грузинской стороны способствовать возвращению осетинских семей.

Реально же возвращение беженцев во внутренние районы Грузии было маловероятно как в тот период, так и в ближайшей перспективе. Большинство беженцев, не обязательно из соображений иждивенчества, предпочли выбрать постоянным местом жительства Северную Осетию, где могли получить земельные участки для жилищного строительства. Они уже рассматривались как потенциальные граждане Северной Осетии. За прошедшие годы пребывания на территории Северной Осетии многие из них успешно интегрировались в ее экономическую и политическую жизнь. Большинство устроились на работу, многие заняты челночной торговлей, пенсионеры получают российские пенсии, дети учатся в школах и высших учебных заведениях и т. д. Начать жизнь заново в прежних местах проживания решатся немногие, несмотря на то, что у многих из беженцев отсутствуют элементарные жилищные условия.

Особенно трогательны объяснения именно самых неустроенных людей, почему они не хотят вернуться в Грузию. Возможно потому, что и там, в Грузии, в благополучное советское время эта категория людей оставалась за чертой бедности по тем или иным причинам, и они не чувствовали себя счастливыми там, на родине.

. Там, где твой дом…Кисиева Натела из Тбилиси, живет в селе Тарское Пригородного района: «Родилась я в с. Ламискана, в Каспском районе, жила в интернате, сиротой была. Выросла, уехала в Тбилиси, вышла замуж. Он тоже был детдомовским, никого у нас не было, все начали с нуля. Работали мы оба на Трикотажной фабрике, жили в комнате общежития, где в одном коридоре было 18 семей. Мы проработали там 35 лет, все это время были в очереди на жилье. Все обошли нас, даже те, что позже нас пришли работать на фабрику, а наша очередь как раз подошла в 1991 году. Тогда меня и выгнали, назвали это сокращением рабочих, но сокращали почему-то только осетин. Еще постоянно проводили собрания и выступали против осетин, а нас заставляли обязательно присутствовать. Или собирали осетин в автобусы и заставляли ехать в Цхинвал на митинги, но мы всегда прятались в таких случаях. Стало трудно жить, нас оскорбляли, называли голодранцами, не упускали случая показать, что презирают нас. Жизнь так смешалась, что нам все равно было не дождаться своей квартиры. Нам с мужем, в общем, было привычно жить по чужим углам, но сыну было 16 лет тогда, он учился в училище, я так хотела, чтобы хотя бы он вылез из шкуры бедняка. А потом уже было просто опасно там оставаться, мы боялись за сына. Я подумала, родина – там, где твой дом. Наверное, нет нам места на этой земле. Будь она проклята, эта родина. Ни за какие золотые горы я бы туда не вернулась, теплого слова не могу вспомнить ни от кого, особенно за последние два года.

Мы уехали из Тбилиси во Владикавказ, пришли в штаб по беженцам, откуда нас и направили в эту школу. Дали нам здесь одну комнату. Муж вскоре умер, а сын одно время работал на стройке, но теперь все время болеет – сердце его беспокоит. Не работает, жить негде, жениться нет возможности. Мы живем на мою пенсию в 1 тысячу рублей. Пока он чувствовал себя лучше, несколько лет я уговаривала его жениться, а я бы перешла ночевать в котельную при школе, там только хлам внутри нужно выбросить, а так что ж – крыша не течет, и то хорошо. Но ему уже все равно».

«Комната», о которой говорит беженка в этом рассказе, представляла собой угол за перегородкой в одном из залов бывшей школы. Здесь несколько таких перегородок, за которыми – сломанные судьбы и полное отсутствие надежды получить обещанные субсидии от приютившего их государства, их очередь на эту помощь упорно не наступает.

Значительная часть вынужденных переселенцев, те, что живут примерно в таких же условиях, не способны самостоятельно выкарабкаться и по-прежнему ждут помощи от государства, не особо рассчитывая на свои силы.

Елбакиева Лали из г. Гори живет в общежитии завода «Победит»: «Работала я в магазине, по-грузински говорю прекрасно, ладила с грузинами, много подруг у меня было, я думала, что, может быть, меня не тронут, и вела себя тихо. Но в Гори очень жестоко расправлялись со всеми осетинами, независимо от того, как они себя вели. Был там их главарь Шмаги, это было имя или кличка, не знаю. Он обходил все учреждения лично и требовал, чтобы руководители выгоняли всех осетин. Директор сказал мне, чтобы я уходила, пока что-нибудь не случилось. Пришлось нам с мужем и детьми уехать в Северную Осетию, нас поселили в общежитии. Дети взрослые, разъехались. Муж умер через 10 лет. Я переселилась к родителям в это общежитие, в котором отец получил комнату, работая на заводе. Я больна, мне трудно одной. Мне сделали операцию и внесли инфекцию, начался перитонит, сделали повторную операцию, удалили все, что могли. Я стала инвалидом. Из-за вторичной операции я пропустила срок регистрации, опоздала на месяц. За это меня сняли с учета в местной администрации, лишили права получить когда-нибудь субсидию или жилье. Я подала иск в суд, был судебный процесс, но суд оправдал администрацию. Я же не по своей вине пропустила регистрацию!»