Гей Сэлисбери - Жестокие мили

С кончиной «Всеаляскинского тотализатора» Ном зажил тихо и мирно. К 1925 году его население заметно уменьшилось по сравнению с первыми годами после отъезда «струсивших». Случались здесь и штормы, и пожары, а война привела к инфляции, которая в три раза удорожала добычу золота. В городе осталось всего 975 белых и 455 эскимосов и метисов.

Золото оставалось основной отраслью экономики Нома, но теперь его добыча контролировалась компанией «Хаммон консолидейтед голд филдз», многопрофильной корпорацией из Штатов. Роскошь дней «золотой лихорадки» и восторг эпохи гонок исчезли, и множество домов в городе стояло пустыми или ветшало и разрушалось. В тундре и вдоль берега ржавело старательское снаряжение.

Однако по чисто аляскинским меркам Ном был большим и суматошным поселением. Лула Уэлч, приехав сюда вместе с мужем в 1919 году из лагеря Кэндл-Майнинг на северной стороне полуострова Сьюард, пришла в восторг. «Он такой большой и светлый, ну прямо Нью-Йорк», – сказала она.

В первый раз за двенадцать лет Уэлчи увидели электрический свет. В 1907 году, сойдя с борта «Виктории» на берег в Номе, они обосновались на северо-востоке Аляски. Кертис и Лула направились прямиком в лишенный каких-либо удобств, удаленный от моря золотоискательский лагерь Каунсил, где доктор Уэлч купил частную практику через несколько месяцев после того, как их клиника в Окленде была разрушена сан-францисским землетрясением. Они собирались остаться здесь на год, но пробыли восемь лет. Уэлч работал на переносном операционном столе в больнице на три койки при свете керосиновой лампы. Затем в 1915 году супруги перебрались в Кэндл, еще более отдаленный и менее цивилизованный поселок.

Ном означал для них новое, роскошное начало. Здесь были собственная еженедельная газета «Ном нагит», пекарни, два ресторана, библиотека, контора судебного исполнителя и кинотеатр. Работали ювелир и портной. Несмотря на отдаленное положение города и ветхость домов, спектр услуг был широк, а его жителей отличал своего рода космополитизм. В Номе легко приживались чужаки и неудачники. Дети брали уроки пения, а их родители ставили пьесы и танцевали в Игл-холле и Холле Арктического братства. Это напоминало связанную тесными узами островную общину.

В Номе процветал дух сотрудничества и добропорядочного гражданства, что может показаться удивительным, если вспомнить его бурное прошлое. Казалось, у каждого гражданина есть некие моральные обязательства, к которым он относится очень серьезно. Дороги поддерживались в порядке главным образом силами волонтеров, которые проверяли, чтобы деревянные столбы вдоль трассы были на месте, а вдова Раттенберг, портниха, сшила красные флажки, которыми размечали путь для старателей, идущих к месту земляных работ. Владельцы магазинов всегда держали печи натопленными, на случай если путешественнику нужно будет согреться, а доктор Уэлч лечил своих пациентов вне зависимости от того, могли они заплатить или нет.

Место, где был построен город, оставалось неприветливым, но Ном функционировал, как и любой другой американский город в 1920-х годах. Заседания школьного комитета проходили со множеством споров и городские ссоры то и дело вспыхивали по разным поводам. Жители прекрасно знали, сколько угля, еды и лекарств им нужно на зиму. Они знали, чем прикрыть замочную скважину, чтобы не задувало во время метелей, как вызвать доктора, если заболели дети. И у жителей Нома возникло чувство безопасности, увы, иллюзорное, поскольку отдаленность города могла легко превратить обычный кризис в катастрофу. И если бы вдруг внезапно изменилась погода, или случился пожар, или затонул корабль с грузом, они могли бы увидеть и обратную сторону медали.

Доктор Уэлч помнил каждый год по тому, кого ему приходилось лечить и как проходило выздоровление. Как-то летом распространилась инфекция, которую разносили комары; в другой год было множество не очень опасных ран в лагерях старателей. Забыть пандемию гриппа не мог ни один врач, хотя Уэлчу повезло – он застал в Номе только ее конец. Тогда он ощутил бессилие медицины, и многих ему спасти не удалось.

А в этом году, после ухода «Аламеды», одно заболевание тонзиллитом следовало за другим, считая и странный случай с малышом-эскимосом из Холи-Кросса. В то утро, 24 декабря, у него появился еще один пациент. Семилетняя девочка, Маргарет Солви Эйд, у нее сильно болело горло и была небольшая температура. Уэлч подумал, что у нее, возможно, фолликулярный тонзиллит, но мать не разрешила осмотреть ребенка. Отца не было дома, он уехал далеко – за пределы Аляски – в деловую поездку.

Велев девочке оставаться в постели все праздники, Уэлч отправился через весь город к себе домой. Вот уже несколько недель в витринах магазинов на Франт-стрит красовались рождественские подарки: коньки и санки, куклы и конструкторы. Но у Уэлча был настолько трудный день, что ему было не до праздника.

Другие жители города находились в более веселом расположении духа. Что ни говори, это было особое время года – канун Рождества, когда почти все 200 детей города заполняли похожее на пещеру деревянное здание Игл-холла. Ном изо всех сил старался устроить настоящий праздник, с наряженной елкой и подарками, и, несмотря на то что до ближайшего вечнозеленого дерева надо было ехать девяносто миль, двухдневная поездка к северо-востоку, в окрестности деревни Уайт-Маунтин, совсем не считалась за подвиг. Волонтеры из числа жителей города пускались в путь на собачьих упряжках, вооруженные топорами и пилами, они привозили одно маленькое деревце для больницы, другое – для школы, а третье ставили на Барракс-сквер. Но лучшую елку оставляли для празднования Рождества в Игл-холле.

Елка стояла в центре, «поблескивая мишурой, освещенная лампочками», а с балкона свешивались красные и зеленые гирлянды из креповой бумаги. Хор из эскимосской церкви прошел между рядами со свечами в руках – эскимосы пели рождественские гимны на родном языке, а другие дети вышли на сцену и сыграли историю Рождества. Ближе к концу представления все услышали легкий перезвон колокольчиков, и вскоре тяжелые двойные двери Игл-холла распахнулись. Появился начальник пожарной команды Конрад Йенни в костюме Санта-Клауса. Он правил двухместными санями, которые тащили два резвых северных оленя, украшенные красными и зелеными помпонами и серебряными колокольчиками. Йенни выпрыгнул из саней, поднялся на сцену и раздал подарки. После этого он снова исчез в ночи.

Когда колокола церкви Святого Иосифа пробили полночь, все отправились на богослужение по свежевыпавшему снегу, а после службы разошлись по домам. Франт-стрит вся была в сугробах, утоптанная десятками муклуков, в следах от запряженных собаками нарт. Порой сугробы доходили до окон квартир на втором этаже, над магазинами. Завтра весь Ном превратится в огромную площадку для игр.