Вокруг Света - Журнал Вокруг Света № 3 за 2005 год (№ 2774)

А между тем «нестройные» рифмы Ростопчиной уже принесли ей прочную славу. Жуковский знал цену своему подарку и не вручил бы его без достаточных оснований. Его решение наверняка поддержали бы те, кто заучивал наизусть стихи поэтессы, все еще вынужденной скрывать свое имя. В разборе одного из номеров «Современника» в 1838 году Белинский ставит имя 27-летней поэтессы рядом с пушкинским: «… Кроме двух произведений Пушкина, можно заметить только одно, подписанное знакомыми публике буквами „Г-ня Е. Р-на“; обо всех остальных было бы слишком невеликодушно со стороны рецензента даже и упоминать». А поэт пушкинской плеяды Н.М. Языков назвал годичную стихотворную подборку одного из петербургских журналов «дрянью и прахом», исключая из этого списка лишь стихотворения Пушкина и Ростопчиной.

Было ли решение Ростопчиной бросить Петербург и уехать в деревню для творческой работы принято под впечатлением необыкновенного подарка Жуковского? Приходила ли ей мысль в голову, что и у нее должен быть свой «приют спокойствия, трудов и вдохновенья»? Или личные обстоятельства заставили ее проститься со столицей? Но той же весной 1838 года, взяв заветную пушкинскую тетрадь, Евдокия Петровна решила перебраться в село Анна, имение своего мужа.

Итак, занавес бальной залы задернут. Что ждет ее? Все прелести большого света, огни и музыка, оживление блестящей толпы вытесняются из души желанием тишины, покоя и творчества. Она уже другая, не та тоненькая Додо, не обольстительная Евдокия Петровна. Под пером почти набело ложатся на бумагу строки о счастливом воронежском «изгнанье», о благословенной деревеньке с прелестным именем Анна:

Как действительно много в России мест, на дорогах к которым можно было бы поставить знак: «Здесь создавалась русская литература». Карабиха, Михайловское, Болдино, Красный Рог и Овстуг, Ясная Поляна, Щелыково, Мелехово и еще Бог весть сколько, немудрено называемых «селами» и когда-то отрезанных от столиц бездорожьем. Кажется, что здесь сама природа оставляла таланту только одну собеседницу – музу.

Вот и Ростопчина без малого три «аннинских» года работала усиленно и плодотворно как над стихами, так и над прозой. В 1839-м две ее повести «Чины и деньги» и «Поединок» вышли отдельной книжкой под общим названием «Очерки большого света». Их главная тема – право женщины на любовь по собственному выбору. Вся сознательная жизнь Ростопчиной доказывает, насколько эта тема оставалась для нее актуальной. Ее героини, их болезненные семейные драмы во многом явились отражением личного неблагополучия поэтессы, страстной, никогда не умиравшей в ней надежды на взаимное чувство.

Семейная жизнь Ростопчиной, по признанию Евдокии Петровны, была «лишена первого счастья – домашней теплоты». Она пыталась свыкнуться с душевным одиночеством и сознательно уходила от привязанностей, которые могли бы украсить ее жизнь. Много прекрасных строк выплеснулось на бумагу от избытка неутолимой тоски. Боюсь, боюсь!.. Я не привыкла к счастью! Всегда за радостью встречала горе я… И все-таки слишком велико было искушение почувствовать себя влюбленной и любимой. Долгий и мучительный под конец роман связывал Ростопчину с Андреем Карамзиным, младшим сыном известного историографа, добрым знакомым Пушкина и приятелем Лермонтова. Этот роман обсуждался в свете, но Ростопчина была безоглядной в своем чувстве, хотя и понимала, что у него нет будущего. От этой связи она родила двоих дочерей, которые воспитывались в Женеве и носили фамилию Андреевы. Дальнейшее подтвердило справедливость предвидения Ростопчиной «всегда за радостью встречала горе я».

Охлаждение Карамзина, а вслед за тем известие о его предстоящей женитьбе на красавице Авроре Демидовой Ростопчина восприняла с мужеством и великодушием искренне любящей женщины.

Трагическая гибель Карамзина, который добровольцем ушел на Крымскую войну, потрясла Ростопчину.

В феврале 1841-го в Петербурге появился прибывший в отпуск Михаил Лермонтов. Он и выросшая девочка с Чистых прудов никогда не теряли друг друга из виду. И Лермонтов снова у Додо. Для него она не столичная знаменитость в полном расцвете женской красоты и литературной славы, а та близкая душа, которую можно найти только в юности.

И Додо, и Мишелю было о чем поговорить, на что пожаловаться и чем утешить друг друга. Они – свои. Мишель узнал, что этот год у Додо особенный: выходит первый том ее сочинений, подготовленный братом Сергеем Сушковым. Позже Михаил Юрьевич попросит свою бабушку прислать ему в Пятигорск этот томик с именем автора на обложке, именем, говорившим ему так много.

Во время следующей встречи с Додо Мишель признался ей, что его мучают тяжелые предчувствия. У Ростопчиной сжалось сердце, но она не подала вида и даже пыталась подтрунивать над мнительностью друга. Стараясь отвлечь его, она протянула Мишелю альбом – несколько строк на память. Потом под впечатлением этой встречи Додо написала стихотворение, где одна строчка звучит как заклинание: «Он вернется невредим…»

Вспоминая покидающего ее дом Лермонтова, Ростопчина писала: «Я одна из последних пожала ему руку». Думала – до встречи. Оказалось – на вечную разлуку…

В 1847 году Ростопчиными был куплен дом на Садовой, куда граф Андрей Федорович перевез богатейшую картинную галерею, собранную его отцом. Здесь было около трех сотен картин: Рембрандт, Рубенс, Тициан, Доу… Великолепная отделка, мраморные статуи, работы итальянских мастеров, громадная библиотека – особняк на Садовой стал жемчужиной Москвы, а с 1850 года – музеем. Супруги открыли двери для всех желающих. «Толпы хлынули на Садовую, несмотря на морозы», – вспоминали старожилы.

Евдокия Петровна старалась с головой окунуться в московскую жизнь. Притягательность ее личности была огромна: «Все глаза смотрели только на нее…» Начинающие таланты всегда находили у Ростопчиной горячую поддержку. На ее «субботах» молодой драматург Александр Островский читал своего «Банкрота», так первоначально называлась пьеса «Свои люди – сочтемся».

«Что за прелесть „Банкрот“! Это наш русский „Тартюф“, и он не уступит своему старшему брату в достоинстве правды, силы и энергии. Ура! У нас рождается своя театральная литература», – с восторгом пишет Ростопчина. Она щедра на похвалу. Все, что идет на пользу русскому искусству, литературе, встречается ею с горячим энтузиазмом и защищается от несправедливых нападок. «Я не понимаю вообще, как люди могут питать вражду или досаду друг на друга за то, что не все видят, чувствуют, мыслят и верят одинаково. Терпимость во всем, особенно в области искусства, – вот для меня главное и необходимое условие сближения, приязни, дружбы…»