Дарья Усвятова - Справная Жизнь. Без нужды и болезней

Проректор изучил расписание и решил что студенты совсем не пострадают, если мои занятия на недельку прервутся.

Итак, мне снова предстояла поездка на Дон! В мыслях я все время благодарила Путь, за то что в тяжелый момент моей жизни он все так здорово устроил. Единственное, что расстраивало меня, так это кратковременность путешествия. Я прекрасно понимала: вряд ли мне удастся пообщаться с Домной Федоровной более или менее продолжительное время, но сама возможность увидеть свою духовную наставницу вселяла в меня надежду.

По прибытии в Ростов меня ждал еще один приятный сюрприз. Мне сразу же предложили задержаться там и поработать с архивами, которые, по мнению моих донских коллег, были бы весьма полезны в моих научных изысканиях. Со своим руководством я согласовала вопрос на удивление быстро: было решено, что во время моего отсутствия лекции будет читать одна из аспиранток, которой как раз требовалась педагогическая практика. Получив, таким образом, временной карт-бланш, я в первый же свой выходной день купила билет на автобус и отправилась на хутор к целительнице.

Домна Федоровна, как и положено, встретила меня готовым обедом и сердечными объятиями. Я же, увидев мою добрую хозяйку, не могла сдержать слез; впрочем, последние полтора месяца глаза у меня постоянно были на мокром месте.

— Ну-ну, будя тебе, доня, — обнимая меня, промолвила целительница. — Все уже хорошо, не плачь.

Она сытно накормила меня (от волнения кусок не лез в горло, но знахарка заставила меня съесть полный обед) и налила большой пузатый фужер густого домашнего вина с каким-то церковным ароматом. Ворожея сказала, что это вино сделано из ладанного винограда. Сорт редкий и растет только на Дону; еще одно наследие святых старцев-скитников.

От еды и выпивки меня разморило, я расслабилась и успокоилась. В этот день у Домны Федоровны посетителей не было, муж с сыном уехали в Пятигорск продавать мед и кованые изделия; словом, мы были одни и ничто не мешало нашим разговорам. Мы сидели в садовой беседке за непокрытым столом; на серебряную от времени деревянную столешницу слетали сухие былинки с уже начинающих желтеть виноградных плетей, обвивавших беседку снизу доверху. Крупные черные гроздья с блестевшими, словно маслины, ягодами, висели на расстоянии вытянутой руки, и я могла ими лакомиться прямо с ветки. Домна Федоровна внимательно и заинтересованно слушала, как я говорю о моих злоключениях. (Вообще, у нее был истинный талант слушателя: рассказывая ей что угодно, человек чувствовал — ни одно слово не ускользнет от внимания целительницы. Это вдохновляло рассказчика и помогало собраться, сделать повествование последовательным и подробным.) Когда я закончила, она глубоко вздохнула и своим неповторимым, низким и плотным голосом произнесла:

— Доня, доня, ты совершила самую распространенную женскую ошибку — оставила мужа одного надолго.

— Но ведь он и сам ездил! Я, например, весь май без него прожила.

— Это другое дело. Женщина мужчину ждать должна, это ее долг и предназначение. А мужик — иное. У нас говорят: баба да курица в ста шагах от двора — ничейная.

— Что это значит?

— Это значит, что, уезжая из дома и оставляя в нем мужа, женщина становится как пташка на воле, куда хочет — полетит, и кто угодно ее поймать может.

— Да Господь с вами, Домна Федоровна! Вы же знаете, что я уезжала не развлекаться, а по делам! Какая же из меня пташка?

— Я-то знала, а вот муж твой не знал.

— И он знал.

— Это он умом знал. А подсознанка его все время твердила, что ты ему в этот момент не принадлежишь. Ну, и переклинило.

— Неужели он не мог потерпеть всего лишь месяц?

— Значит, не мог. Есть люди, которые в одиночку и дня выдержать не могут. Шибко любит он тебя, видать.

Она на минуту задумалась. Потом медленно, с расстановкой, промолвила:

— Хотя я думаю, что здесь и другая причина должна быть. Говоришь, не пил он до этого?

— Ни капли! Даже на Новый год, даже шампанского! Он считал, что интеллектуальная работа и алкоголь — несовместимы.

— Да, д е ла, кубыть , серьезная. У тебя карточка его с собой есть?

— Конечно! Я всегда ее ношу в кошельке…

— Давай сюда ее быстро! Сейчас поглядим, что там у него не так.

Я принесла фотографию. Ворожея положила ее на стол, коснулась кончиками пальцев и прикрыла глаза. Минут через семь она глаза открыла, посмотрела на меня. Ее иконное лицо стало скорбным:

— Обрадовать мне тебя, доня, нечем. Сделано ему, и сделано крепко. Пока сказать не могу, какой анчибел его так удостоил, потом постараюсь выяснить. Сейчас только одно ясно: с этим лихом мне в одиночку не сдюжить.

От ее слов у меня ручьем хлынули слезы:

— Домна Федоровна, миленькая… Если уж вам это не под силу, то я и не знаю, куда мне идти… Я себе жизни без мужа не представляю, я эту потерю не перенесу…

— Ну-ну, вскагакалась… Вот же ж бабьё городское: чуть какая марь — и в слезы. Всю жизнь, доня, сладко не проешь, мягко не проспишь, чисто не проходишь! Мало ли что в судьбе бывает, а ты не поддавайся: казак в бою спину не кажет! Так что не кисни.

— Вы ведь сами говорите, что вам не справиться. Как же быть-то?

— Будем дожидаться Алексея с Федором. А пока тобой займемся: вид у тебя — краше в гроб кладут.

Всю ночь я спала как убитая, без тревог и сновидений, а утром сама проснулась до света. Я прекрасно выспалась и чувствовала себя великолепно: спасибо чудо-отвару, что знахарка дала мне выпить на ночь. Сегодня нам обеим предстояла поездка в Ростов. Во-первых, надо было сходить в три церкви и совершить то, что, по словам Домны Федоровны, защищает от колдовства и обстояния бесовского «паче ружья и шашки». А во-вторых, знахарка пожелала навестить сына и повидать внуков; для них она припасла гостинец — испеченный с вечера круглян (очень вкусный пирог с начинкой из сухофруктов и меда).

Распрощавшись с Георгием и его семьей, мы зашли в гостиницу и забрали из номера мои вещи: Домна Федоровна настояла на том, чтобы я поселилась у нее. Правда, ездить в Ростов каждый день из хутора было немножко хлопотно: дорога туда-обратно занимала в общей сложности три часа. Но это для меня было делом привычным: ведь и в Питере, живя в одном из спальных районов, я ежедневно тратила времени на дорогу никак не меньше.

В хутор мы вернулись к ужину. За едой знахарка давала мне пить холодный узвар из сушеных фруктов, трав и меда. От него меня снова потянуло в сон, но Домна Федоровна спать мне не дала. Она вывела меня в сад, усадила по-японски прямо на землю и велела слушать «токи земли». Для этого надо было сосредоточиться на точке в районе крестца. Чтобы мне было легче почувствовать энергию и войти в нужное состояние, ворожея несколько раз провела ладонью над этим местом. От ее действий вся область ниже пояса словно загорелась, энергия закрутилась вправо и собралась плотным огненным шаром в нижнем отделе позвоночника, прямо напротив матки. Я закрыла глаза и направила внимание в этот шар. Он показался мне красным, мягким и пушистым, как клубок огненного мохера. Шар пульсировал в ритме сердца; вниз от него шла тонкая ниточка энергии. Присмотревшись получше, я увидела, что это не ниточка, а настоящий огненный родничок, и утекает он куда-то глубоко в землю. Земля в моем видении была необычная: не черная и вообще — не темная, а очень светлая и сияющая, как белая часть пламени. Ее всю пронизывали такие же огненные роднички, они то вспыхивали, то чуть тускнели — одни медленно и плавно, другие быстро и отрывисто. Все вспышки были связаны единым пульсом; и эта симфония земных энергий показалась мне удивительно гармоничной и прекрасной. Родники огня переплетались друг с другом и складывались в причудливый узор. Лианы, розетки, ромбы — красочная вязь всех оттенков коричневого, красного, желтого и белого напоминала дивный трехмерный килим , [9] Килим — богато орнаментированный персидский ковер ручной работы. и отыскать на нем ниточку своего родничка мне было не под силу. Наблюдая эту удивительную картину, я вдруг ощутила всепроникающую силу земли, теплую и плодородную энергию, исходящую из этой необъятной субстанции, бесконечно доброй и уютной, словно материнское лоно. Я увидела и свой родник — он разросся, стал плотным и насыщенным. Поток энергии, обогащенный силой земли, наполнял мое тело и душу. Я чувствовала, как прорастает во мне эта новая сила, как она расправляет и поднимает меня. Я открыла глаза. Передо мной стояла знахарка. Ее глаза излучали свет, и природа этого света была та же — земная, плодотворная, материнская. Я улыбнулась и закрыла глаза, а когда через минуту вновь открыла их, целительницы уже передо мной не было, только последние лучики заката пробивались сквозь резной лиственный узор. Я поднялась и пошла к дому.