А. Лаврин - 1001 Смерть

В этот день рано утром в тесный чулан на виа Монтальчино, где тюремщики прятали Моро, вошли двое: «бригадисты» Просперо Галлинари и Анна Лаура Брагетти. Женщина держала в руках отглаженный костюм, который был на лидере ХДП в момент похищения. Моро оторвался от прощального письма жене и детям, которое ему разрешили написать. Неожиданно Галлинари торжественно объявил, что «по гуманным соображениям» Моро решили сохранить жизнь. Пленнику предлагают переодеться и даже выдают несколько монет, чтобы он смог, когда его выпустят, позвонить родственникам по телефону. Видимо, это было сказано для того, чтобы Моро и в самом деле поверил в скорое освобождение.

Затем все трое спускаются в подземный гараж. Там их ждал Марио Моретти — один из организаторов похищения. Лидеру ХДП предлагают залезть в открытый багажник красного «рено». В городе полно полиции, и это необходимая предосторожность, объясняют тюремщики. Моро согласно кивает и послушно лезет в багажник. Его накрывают пледом, а мгновение спустя в грудь пленника впиваются острые жала пуль. Под сводами гаража гулко грохочут выстрелы. Террорист Антонио Саваста — еще один член банды похитителей — садится за руль, и через несколько минут машина с трупом Моро брошена на узкой виз Гаэтани, на равном расстоянии от двух зданий — ЦК итальянской компартии и руководства ХДП

МОЦАРТ Вольфганг Амадей (1756–1791) — австрийский композитор. Обстоятельства его смерти были таковы, что немедленно породили версию об отравлении. Моцарт умер 5 декабря, а уже 31 декабря «Берлинский музыкальный еженедельник» писал: «Поскольку после смерти тело его вздулось, полагают даже, что он был отравлен». Жена Моцарта Констанца рассказала своему второму мужу Ниссену, что Моцарт дважды говорил ей, что скоро умрет, потому что ему дали яд. Современный исследователь англичанин Фрэнсис Карр, написавший о «деле Моцарта» целую книгу, полагает, что это был яд Aqua Togana — смесь из бледно-серого мышьяка, окиси свинца и серебристой сурьмы. В XVIII веке этот яд считался необнаружимым; его действие проявлялось лишь спустя несколько месяцев после попадания в организм.

В том, что Моцарт был отравлен, сходятся все исследователи. Относительно же отравителя существуют три кандидатуры: первая и «классическая» — композитор Антонио Сальери, который якобы из зависти подсыпал Моцарту яд; вторая кандидатура — ближайший ученик Моцарта Зюсмайр, который был любовником Констанцы; и третья — юрист Франц Хофдемель. На сегодняшний день наибольший обвинительный материал собран против Хофдемеля. Во-первых, его жена-пианистка, 23-летняя красавица Магдалена была «любимой ученицей» Моцарта и, почти со 100 %-ной вероятностью, любовницей композитора (есть целый ряд доказательств этого). Во-вторых, когда жена Хофдемеля возвращалась домой с панихиды по Моцарту, ее муж набросился на нее с бритвой в руке, нанес ряд ран на шее, лице, груди, руках, и только крики Магдалены и ее годовалого ребенка спасли ей жизнь. На эти крики прибежали соседи Хофдемелей. Тем временем Франц Хофдемель заперся у себя в спальне и перерезал себе бритвой горло. В-третьих, после самоубийства мужа Магдалена получила разрешение похоронить его, как нормального усопшего в отдельной могиле, тогда как самоубийц всегда хоронили в безвестной могиле, и не в гробу, а зашитой коровьей шкуре. Такое разрешение означает, что власти (и, самое главное, австрийский император) были убеждены, что в гибели Хофдемеля виноваты Магдалена и Моцарт, их любовная связь.

Существует еще много других фактов, подтверждающих версию об отравлении Моцарта. Тело его спешно зарыли в общей могиле, а жителям Вены сообщили о смерти композитора только после похорон. Это более, чем странно, если учесть, что Моцарт в то время был самым известным композитором в Австрии, а, может быть, и во всей Европе.

В конце 1980-х гг. в мировой прессе промелькнуло сообщение о том, что якобы найден череп Моцарта и что он может быть подвергнут экспертизе с целью обнаружения в нем следов отравляющих веществ. Однако новых сообщений не последовало.

МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ Сергей Иванович (1795–1826) — декабрист, подполковник Черниговского пехотного полка. О его смерти см. статью «БЕСТУЖЕВ-РЮМИН».

МУСОРГСКИЙ Модест Петрович (1839–1881) — русский композитор, член «Могучей кучки». В середине февраля 1881 г. Мусоргский серьезно заболел. Его как бывшего военного в начале марта поместили в Николаевский военный госпиталь, где находились больные белой горячкой. Художник Е.Репин получил возможность навестить его и написать портрет умирающего композитора. Скончался Мусоргский 16 марта. Один из его друзей, музыкальный критик Михаил Иванов писал в некрологе:

«…Смерть Мусоргского явилась неожиданною для всех, как и смерть Н.Рубинштейна. [59] Н.Рубинштейн умер за пять дней до Мусоргского. Его организм был так крепок, что о серьезной опасности вряд ли можно было думать. Врагом Мусоргского была несчастная склонность (к употреблению спиртных напитков. — А.Л.), погубившая стольких даровитых русских людей. Эта пагубная страсть крепко держала его: она и довела его до могилы вместе с артистическими занятиями, всегда обусловливающими более или менее неправильную жизнь и, сверх того, усиленно действующими и на нервную систему. Мусоргский заболел, приблизительно, около месяца назад… Болезнь его была весьма сложная. У него оказалось расстройство печени, ожирение сердца, воспаление спинного мозга. Уход требовался большой, а для него домашняя обстановка Мусоргского не представляла никакой возможности. Трудно представить, в какой удручающей обстановке находился композитор при начале своей болезни. Он всегда жил богемой, но в последние два или три года отшатнулся чуть не ото всех и вел совсем скитальческую жизнь. Перед болезнью он занимал комнатку в chambres garnies, [60] Меблированных комнатах ( франц .) где-то на Офицерской. Оставить его, больного и одного, в меблированных комнатах было немыслимо. Друзья решились поместить его в такое место, где бы за ним присматривали тщательно. Его передали на попечение доктора Л.Бертенсона. Чтобы изолировать больного и поставить его в наиболее удобные условия для лечения, его отвезли в Николаевский военный госпиталь. Доктор Бертенсон заботился о нем самым тщательным образом. Мусоргский лежал в отдельной комнате, г. Бертенсон приходил к нему для осмотра ежедневно два раза. Друзья композитора, разумеется, тоже не оставляли его одного. Его постоянно навещали. Лечение пошло успешно. Он стал быстро поправляться и так решительно, что положительно не узнавали его; все надеялись, что он встанет совершенно на ноги и что прежняя жизнь сделается для него немыслимой. Для него были уже собраны деньги, чтобы обеспечить его поездку в Крым или за границу, где он должен был отдохнуть, оправиться как следует… И все-таки организм его от природы был столь крепок, что, поставленный в рациональные условия, при заботливом лечении он стал быстро поправляться. Надеждам его друзей, однако, не суждено было оправдаться… Сделалось ясно, что рассчитывать на выздоровление более уже было невозможно. Руки и ноги его были парализованы. При других условиях и это бы еще не представляло большой важности, но при совокупности его недугов эти симптомы предвещали конец. Два последние дня жизни Мусоргского собственно были для него продолжительной агонией. Паралич все более и более захватывал его дыхательные органы: он дышал с трудом, все жалуясь на недостаток воздуха. Умственные силы, однако, не оставляли его до последней минуты. В субботу положение его было безнадежно. Но сам он не хотел верить в близость своей кончины. Когда зашла речь, каким образом оформить передачу г. Т.Филиппову (одному из людей, близких к Мусоргскому) права собственности на сочинения Мусоргского, то друзья его, ввиду его мнительности, даже затруднялись устроить дело так, чтобы оно не повлияло на больного. Равно боялись они, чтобы как-нибудь не попались ему на глаза номера тех газет, предупредительно заявлявших о безнадежности его положения, об его агонии. Мусоргский даже и в эти последние два дня заставлял себя читать газеты или приказывал держать их перед собою, чтобы быть в состоянии читать их самому. В воскресенье ему сделалось лучше. Облегчение было временное и обусловлено разными подкрепляющими, прописанными ему средствами, но он обрадовался, и надежда снова проснулась в его сердце. Он уже мечтал поехать в Крым, в Константинополь. Весело рассказывал он разные анекдоты, припоминая события своей жизни. Он требовал непременно, чтобы его посадили в кресло. «Надо же быть вежливым, — говорил он, — меня навещают дамы; что же подумают обо мне?» Это оживление ободрило отчасти и друзей, но оно было последней вспышкой умирающего организма: ночь на понедельник он провел по обыкновению — ни худо, ни хорошо; в пять часов утра жизнь его отлетела. При нем не было никого, кроме двух фельдшеров. Они рассказывают, что раза два он сильно вскрикнул, а через четверть часа было все кончено…