А. Лаврин - 1001 Смерть

Молчание современников, сожалеет Карамзин, подобно непроницаемой завесе, скрыло подробные обстоятельства смерти царя.

Далее историк говорит о распространенной одно время версии:

«Уверяют, что Годунов был самоубийцею, в отчаянии лишив себя жизни ядом; но обстоятельства и род его смерти подтверждают ли истину сего известия? И сей нежный отец семейства, сей человек, сильный духом, мог ли, спасаясь ядом от бедствия, малодушно оставить жену и детей на гибель почти несомнительную? И торжество самозванца [Лжедмитрия] было ли верно, когда войско еще не изменяло царю делом; еще стояло, хоть и без усердия, под его знаменами? Только смерть Борисова решила успех обмана; только изменники явные и тайные, могли желать, могли ускорить ее — но всего вероятнее, что удар, а не яд прекратил бурные дни Борисовы.»

ГОРЬКИЙ Алексей Максимович (псевдоним; настоящая фамилия Пешков) (1868–1936) — русский советский писатель, символ социалистического реализма. Смерть Горького уже несколько десятилетий является предметом споров и домыслов. Начало этому было положено вскоре после кончины писателя, когда лечивших его врачей Д.Д.Плетнева, Л.Г.Левина, И.Н.Казакова обвинили в том, что они отравили флагмана пролетарской литературы шоколадными конфетами с ядовитой начинкой. «Я признаю себя виновным в том, — показал на процессе Левин, — что я употреблял лечение, противоположное характеру болезни…. Я причинил преждевременную смерть Максиму Горькому и Куйбышеву». Нечто подобное говорили и другие врачи, которым инкриминировалось не только убийство писателя… Впрочем, все по порядку.

В конце мая 1936 г. Горький серьезно заболел. Случилось это так. 27 числа он вернулся из Тессели в Москву и на другой день отправился к себе на дачу в Горки. По дороге машина заехала на Новодевичье кладбище — Горький хотел навестить могилу своего сына Максима. День был холодный, ветреный. А вечером, как вспоминает медсестра О.Д.Черткова, Горькому стало не по себе. Поднялась температура, появились слабость, недомогание…

Болезнь развивалась стремительно. Очевидцы отмечают, что уже 8 июня Горький находился на пороге смерти.

Е.П.Пешкова:

«Состояние Алексея Максимовича настолько ухудшилось, что врачи предупредили нас, что близкий конец его неизбежен и дальнейшее их вмешательство бесполезно. Предложили нам войти для последнего прощания…

Алексей Максимович сидит в кресле, глаза его закрыты, голова поникла, руки беспомощно лежат на коленях.

Дыхание прерывистое, пульс неровный. Лицо, уши и пальцы рук посинели. Через некоторое время началась икота, беспокойные движения руками, которыми он точно отодвигал что-то, снимал что-то с лица.

Один за другим тихонько вышли из спальни врачи.

Около Алексея Максимовича остались только близкие: я, Надежда Алексеевна, [22] Н.А.Пешкова, невестка Горького — жена его сына Максима; в семье ее звали «Тимоша». Мария Игнатьевна Будберг (секретарь Алексея Максимовича в Сорренто), [23] А также и любовница, по свидетельству Н.Н.Берберовой. М.И.Будберг, к тому же, была одновременно агентом ГПУ и «Интелледженс сервис». Липа (О.Д.Черткова — медсестра и друг семьи), П.П.Крючков — его секретарь, И.Н.Ракицкий — художник, ряд лет живший в семье Алексея Максимовича…

После продолжительной паузы Алексей Максимович открыл глаза.

Выражение их было отсутствующим и далеким. Точно просыпаясь, он медленно обвел всех нас взглядом, подолгу останавливаясь на каждом из нас, и с трудом, глухо, раздельно, каким-то странно-чужим голосом произнес: — Я был так далеко, откуда так трудно возвращаться…»

Рассказ, записанный со слов М.И.Будберг, за исключением нескольких моментов, подтверждает сказанное выше:

«8 июня доктора объявили, что ничего сделать больше не могут. Горький умирает… В комнате собрались близкие… Горького посадили в кресло. Он обнял Марию Игнатьевну и сказал: «Я всю жизнь думал, как бы мне изукрасить этот момент. Удалось ли мне это?» — «Удалось», — ответила Мария Игнатьевна. — «Ну и хорошо!» Он трудно дышал, редко говорил, но глаза оставались ясные. Обвел всех присутствующих и сказал: «Как хорошо, что только близкие (нет чужих)». Посмотрел в окно — день был серенький — и сказал Марии Игнатьевне: «А как-то скучно». Опять молчание. К.П.[Пешкова] спросила: «Алексей, скажи, чего ты хочешь?» Молчание. Она повторила вопрос. После паузы Горький сказал: «Я уже далеко от вас и мне трудно возвращаться». Руки и уши его почернели. Умирал. И, умирая, слабо двигал рукой, как прощаются при расставании».

И тут вдруг произошло чудо, о котором пишут все очевидцы. Позвонили и сказали, что навестить Горького едут Сталин, Молотов и Ворошилов. И Горький ожил! Совсем как в средневековых легендах, когда прикосновение или взгляд исцеляли недужных. Правда, здесь «чуду» способствовала лошадиная доза камфоры, вспрыснутая Горькому для поддержки сил и достойной встречи с вождем. И писатель ободрился настолько, что заговорил с прибывшим руководителем СССР о женщинах-писательницах, о французской литературе.

— О деле поговорим, когда вы поправитесь, — перебил его Сталин.

— Ведь столько работы… — продолжал Горький.

— Вот видите, — Сталин укоризненно покачал головой, — работы много, а вы вздумали болеть, поправляйтесь скорее! — И после паузы спросил: — А, может быть, в доме найдется вино? Мы бы выпили за ваше здоровье по стаканчику…

Вино, разумеется, нашлось.

Горький только пригубил его. То ли визит Сталина вдохнул в него силы, то ли у организма были исчерпаны еще не все ресурсы, но писатель прожил после этого еще 10 дней.

В рассказе о смерти Горького очевидцы также сходятся в главных деталях. П.П.Крючков говорит, что Горький врачам не верил. Знал, что умирает. После 8-го сказал про врачей: «Однако они меня обманули». Был уверен с первого дня, что у него не грипп (как ему говорили), а воспаление легких. «Врачи ошибаются. Я по мокроте вижу, что воспаление легких. Надо в этом деле самому разобраться. После 8-го изо дня в день менялась картина. Периоды улучшения сменялись новыми и новыми припадками. Жил только кислородом (150 подушек кислорода). О смерти говорил Тимоше: «Умирать надо весной, когда все зелено и весело». Говорил Липе: «Надо сделать так, чтобы умирать весело». Верил только Сперанскому. [24] Один из лечивших Горького врачей. Когда количество врачей увеличилось, говорил: «Должно быть, дело плохо — врачей прибыло…» 10-го приезжал ночью Сталин и др. (Во второй раз! — А.Л.) Их не пустили. Оставили записку. Смысл ее таков: «Приезжали проведать, но ваши «эскулапы» не пустили»… Сталин и K° приезжали еще 12-го. Алексей Максимович опять говорил, как здоровый, о положении французских крестьян.