Чингиз Гусейнов - Семейные тайны

А тут новый звонок Айши:

- Сказал?

_ Что? - не поймет Бахадур с ходу.

_ О том, что Расул приехал?.. Ладно, сама позвоню, Он уже у нас. Мы ждем тебя.- И в голосе необычная для Айши возбужденность.

И вдруг к ним в комнату является Унсизаде, сосед,- а ведь он не аранец, Бахадур точно разузнал! вскочил даже с места: чтоб сам Унсизаде пожаловал?! И к Бахадуру, руку ему на плечо кладет:

- Ты иди домой. Да, я знаю.- И подмигнул даже. Ах вот почему: ну да, ведь слухи, что Расул… Не спешит.

- Иди же! - ему Унсизаде, уходя (тоже не терпится?).

А Бахадур вдруг откинулся на спинку кресла и расхохотался; сосед, прилежный малый, отложил перо, удивленно смотрит, не поймет: и приход Унсизаде, и смех Бахадура-сразу два, как бы это выразить? алогизма!

Как давно это было, когда Бахадур, полный надежд, глядел на огни большого города!..

Что-то изнутри вдруг подкатило к горлу. Бахадур быстро встал, выскочил из комнаты, и не успел закрыть за собой дверь, как "Возьми себя в руки!". Что это с ним?., и он повернулся к стене, уткнулся в окно, спрятав в ладонях лицо. И расплылось все перед глазами, увидит еще кто! Достал платок, приложил к глазам, они горели, и он проглатывал слезы, загоняя внутрь слабость. ПОЗОР!.. И это называется жизнь?.. В страхе, в ожидании подвоха, обмана, интриг, быть всегда начеку и никогда не суметь расслабиться, открыться до конца, ничего не утаивая, близкому, но где он и кто он, этот близкий?

Странно посмотрел на него дежурный, из новых кадров старшего брата, с чего бы? Ах да: никто ведь не уходит. Неэтично. Усмехнулся. Спросить бы на потеху у вахтера: "Ну так как же с тестем, если слухи о шурине подтвердятся, а? Подскажи, позвони кому, узнай!.."

И усомнился в справедливости суждения о том, что на душе становится легче, как прольешь слезу.

И неправда, что прятал лицо!..

Возвращалось самообладание, а с ним - и прежнее, давнее, когда глядел не в узкое немытое стекло, за которым расплывались огни, а в высокое и чистое окно, занимающее всю стену, и ясно видел, будто нет никакой преграды, гигантскую панораму большого города. Так ли уж и несбыточно?! С какой стати кому-то внутри лгать, подстрекая к видениям? (и гонит, и гонит только что пережитое).

Как много людей высыпало на улицу, и все шли навстречу, а он продирался сквозь толпу, и его раздражал поток, а люди идут и идут, куда их столько?! будто демонстрация какая, и в нем рос азарт, он шел напролом, и люди растекались перед ним, неистово несущимся, шел, убыстряя шаг, и бросил в толпу, распаляясь все более, свое излюбленное, как это в нем вдруг родилось? неспроста ведь!! и не у другого кого-то, а именно "у него, Бахадура, и вылетело, кто-то озарил его душу: "И вы будете носить!.."

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, и последняя, И СНОВА О СОЛНЦЕ, КОГДА ОНО В ЗЕНИТЕ, и столько в нем яростного жара, что Джанибек прервал свои размышления, встал с крутящегося кресла и сдвинул шторы на выгнутой стене, всевидящий стол укрылся в тени. А весь из края в край кабинет залит белым слепящим светом, и вернулся к началу, чтоб приблизиться к концу, когда вести о Расуле ворвались через Волчьи ворота в Овечью долину, и заполонили, будоража и тревожа, душу Джанибека, пока Расул гуляет по Колодезной и Кипарисовой, Хазарскому и Космическому проспектам, мимо пустыря, огороженного ныне высоким забором, где некогда БЫЛ ДОМ И ЖИЛИ СЕСТРЫ, А У НИХ БРАТ, домов высотных и глинобитных, с железной решеткой на окнах, тут же за углом Шайтаньего дворца, и крыши плоские и островерхие, сверкающие жестью, залитые киром, и вечно протекают, и радующие взор черепицей, и антенны! и купола! и башни с бойницами!

И УСТАВИЛИСЬ НА РАСУЛА, прочерчивая его недальние маршруты, но и заглядывая в душу, глаза Джанибека,- зримые и незримые телескопы, будто он звезда какая из созвездия Семи Братьев, и бинокли, как в спектакле, и сквозь защитные стекла, и всякая иная автоматика.

А ПРЕЖДЕ ШЛИ ЗА БАХАДУРОМ, чтоб не упустить его из виду.

Да, каждый занят своим делом:

у Джанибека день, он выбрал его, когда никого, заперся - и думы, и схемы, старые папки, досье, время незаметно проходит, солнце в зените, и он задергивает шторы на выгнутой стене,- укрыться в тени и чтоб никто не мешал,-как было, ТАК И БУДЕТ ВПРЕДЬ: укрыться-укрепиться, приблизив АБСОЛЮТНО ПРЕДАННЫХ, из родственников, земляков, друзей, а может, в ином порядке, да и совпадения могут быть: друг-земляк или родственник-друг, и очиститься, и обескуражить, переместив, а то и сразу избавиться от… как их там, ЛЕВЫХ и ПРАВЫХ (?), и нежданно ударить, нагрянув; и надежный поставщик кадров, да будет долгой жизнь Старшего брата!..

Расула застукали и ждут; зятья и сестры в сборе, вот явится и Бахадур, продираясь сквозь толпы, высыпавшие на улицу, ибо ласков весенний вечер, скоро пойдут жаркие дни, а впрочем, уже чувствуется тепло.

Салон Сальми лишь не действует, ибо не подоспело время, да и какой Салон без Вечного Поклонника, а он устал, исчез, пожелав отдохнуть от назойливых дам, или зачастил в иные Салоны, мало ли их в большом городе, залитом огнями назло энергетическому кризису,- и Белом, и Черном, и Старом, окруженном крепостной стеной, и Новом, сложившем из микрономеров макромассив; и зачарованно слушают Вечного Поклонника, ибо это он умеет дополнить, углубить, развить, изощряясь в аббревиатурах, только что случившееся (снятие, стресс, самосуд, разоблачение), и о каком-то угоне и террористическом акте в тридевятом царстве, и смеется (саркастически?): дескать, скоро и к нам ЭТО хлынет, наших коснется,-после паузы,-дочерей (?).

И арабская вязь, в тайны которой, ибо сессия, призвана проникнуть Анаханум, дабы были подвластны ей кое-какие материки и большие острова в океане, причудливо собирается, оживая, и невидимая рука, как это изощрялся в фанатичной древности великий безымянный художник, протестовавший против запрета Священной Книги рисовать человеческие лица, ибо только Аллаху дозволено чертить узоры на ликах людских, водит рукой Анаханум, и она складывает из букв алфавита - из черточек, линий и точек - облик Бахадура: вот брови его. вот глаза и нос,- постарались статный Алиф и само изящество Бей, вычурный Эйн и многомудрый Каф, а таинственный эН, он же Нун, похожий на чашу, составил подбородок, и точка, соскочившая с него, как раз и стала родинкой, которая красит тонкое, но мужественное лицо ее Возлюбленного; а потом, вздохнув от усталости или невозможности увидеться с любимым, КОГДА ТОЛЬКО ЭТО, И НИЧЕГО БОЛЕЕ, глянет Анаханум на подаренного ей Бахадуром Доброго Дракона, и он, разинув пасть и выгнув кверху язык, чтоб достать им нежное розовое свое нёбо, готов вильнуть хвостом, трубкой поднятым вверх и загнутым к широкой и высокой шее, и смотрит на хозяйку преданно выпученными своими глазами, и лишь изредка вспыхивает в них хищный огонь, напоминая о давно исчезнувших с лица земли предках Доброго Дракона.