Вольтер - Диалоги Эвгемера

Дабы показать вам теперь, что все создало искусство, прошу вас, понаблюдайте всего лишь какое-нибудь насекомое, улитку, муху: вы видите в них бесконечное искусство, кое не может воспроизвести никакая человеческая изобретательность: следовательно, должен существовать бесконечно искусный мастер, и именно его мудрецы именуют богом.

Калликрат. Мастер, существование коего вы предполагаете, и есть, согласно нашим эпикурейцам, тайная сила, вечно действующая в этой совокупности вещей, постоянно гибнущих и постоянно воспроизводимых вновь, — сила, которую мы именуем природой.

Эвгемер. Каким образом может быть некая сила распределена в существах, перестающих существовать или еще не родившихся? Как эта слепая сила может обладать достаточным интеллектом для образования чувствующих или думающих живых существ и стольких солнц, каковые, вероятно, вообще не думают? Понимаете ли вы, что подобная система, не основанная ни на какой предшествующей истине, есть всего лишь греза, порожденная воспаленным воображением? Тайная сила, о которой вы толкуете, может пребывать лишь в существе настолько могущественном и разумном, что оно способно образовать разумные существа; в существе необходимом, ибо без его существования не было бы ничего; в существе вечном, ибо, существуя само по себе, оно не допускает определения такого момента, когда бы оно не существовало; в существе благом, ибо, будучи причиной всего, оно не допускает проникновения в себя зла. Вот что мы, стоики, именуем богом: это — великое существо, которому мы стараемся подражать в добродетели, поскольку слабые творения могут приблизиться лишь к тени своего Творца.

Калликрат. Но именно это оспаривают у вас наши эпикурейцы. Вы напоминаете скульпторов: они с помощью своих резцов высекают прекрасную статую и начинают ей поклоняться. Вы лепите своего бога, а затем награждаете его эпитетом «благой»; однако взгляните на одну только нашу Этну, на город Катании, поглощенный ею в течение нескольких лет, и на его еще дымящиеся руины. Вспомните, что сообщает нам Платон о гибели острова Атлантида, затонувшего не более десяти тысяч лет назад; подумайте о наводнении, разрушившем всю Грецию.

Что касается нравственного зла, то припомните лишь все то, что вы видели сами, и называйте вашего бога благим, если посмеете. Ведь на этот знаменитый довод никто еще не сумел дать ответ: либо бог не смог препятствовать злу — и тогда всемогущ ли он? Либо он это мог, но не сделал — где же тогда его благость?

Эвгемер. Это старинное рассуждение, по-видимому развенчивающее бога и ставящее на его место хаос, всегда меня ужасало; страшные безумства, свидетелем коих я был на этом злополучном шаре, еще более меня ужасают. Однако у подножия горы Этны, извергающей пламя и сеящей вокруг нас смерть, я вижу самые веселые и плодоносные поля; в Сиракузах после десятилетия убийств и разрухи я вижу возрождение мира, изобилия удовольствий, песен и философии; итак, в этом мире все же есть благо, если и существует такое количество зла. Итак, доказано, что бог — если он творец всего — не абсолютно зол.

Калликрат. Но вовсе не довольно того, что бог не всегда и не абсолютно жесток, — надо, чтобы он не был таким никогда. А ведь Землю, его так называемое творение, постоянно постигают ужасные катастрофы. Когда отдыхает Этна, ярятся другие вулканы. Когда уже нет Александра, поднимают головы другие разрушители. На нашем шаре не было ни мгновения без преступлений и катастроф.

Эвгенер. Именно к этому я и веду. Идея бога-палача, создавшего свои творения затем, чтоб их мучить, ужасна и нелепа; идея двух богов, один из коих творит благо, а другой — зло, еще более нелепа и не менее ужасна. Но если вам доказывают истину, разве эта истина умаляется оттого, что она влечет за собой тревожные следствия? Есть необходимое существо, вечное, источник всего существующего: разве наши страдания умаляют его существование? Разве умаляет его существование то, что я не способен объяснить, почему мы страдаем?

Калликрат. Способны вы или нет, я все же прошу вас решиться вместе со мной выяснить ваши мысли на этот счет.

Эвгемер. Я трепещу, ибо хочу поведать вам вещи, похожие на систему, а недоказанная система — всего лишь хитроумная глупость. Как бы то ни было, вот весьма слабый проблеск, различаемый мной, как мне кажется, в этой глубокой мгле; ваше же дело — либо погасить эту искру, либо ее раздуть.

Прежде всего, я отмечаю, что не могу получить представления о боге раньше, чем я получил идею необходимого существа, существующего само по себе, в силу своей вечной, разумной, благой и могущественной природы. Все эти признаки, представляющиеся мне существенными для бога, не свидетельствуют о том, что он может творить невозможное. Он никогда не сможет сделать так, чтобы три угла треугольника не равнялись в сумме двум прямым. Он не добьется того, чтобы два противоречивых положения между собой согласовались. Возможно, то было противоречием, чтобы зло не вошло в этот мир. Я предполагаю немыслимым, чтобы ветры, необходимые для проветривания земель и для того, чтобы помешать застаиванию морей, не поднимали бурь. Огонь, разлитый под земной корой для образования растений и минералов, должен был сотрясать земли, разрушать города, уничтожать их обитателей, вызывать оседание гор и воздвигать на их место новые.

Было бы противоречием, если бы все живые существа жили вечно и вечно плодились: вселенная не могла бы их тогда прокормить. Таким образом, смерть, на которую смотрят как на величайшее зло, была столь же необходима, как и жизнь. Нужно было, чтобы желания воспламенялись в органах всех животных, кои не умели бы стремиться к собственному благополучию без направленного на него вожделения; эти аффекты не могли быть живыми без неистовства, а следовательно, без того, чтобы они вызывали те сильные страсти, кои становятся причиной ссор, войн, убийств, обманов и разбоя. Наконец, бог не мог устроить вселенную иначе как на условиях, на которых она существует.

Калликрат. Значит, ваш бог все же не всемогущ?

Эвгемер. Поистине, он единственный, кто могуществен, ибо это он все создал; но он не сверх меры могуществен. Из того, что зодчий выстроил дом высотой в пятьдесят футов, сложенный из мрамора, не следует еще, что он мог бы построить дом высотой в пятьдесят лье, сложенный из варенья. Каждое существо ограничено своей природой; я осмеливаюсь полагать, что верховному существу присуще такое же ограничение. Я осмеливаюсь думать, что этот архитектор вселенной, столь ясно зримый нашему уму и в то же время непостижимый, не обитает ни среди нашей огородной капусты, ни в маленьком Капитолийском храме. Но каково его обиталище? С какого неба, с какого Солнца рассылает он всей природе свои вечные указы? Я ничего об этом не знаю; однако я знаю, что вся природа ему повинуется.