Андрей Романов - Военный дневник

Обратное путешествие было очень утомительное, и добрались мы до Варшавы лишь в 8 ч. вечера. Теперь снова монотонная жизнь в Седлеце. Делать нечего. Гуляешь, читаешь, пишешь, спишь, ешь, вот и все.

22 октября

Наш главнокомандующий решил съездить в 10[-ю] армию ген[ерала] Сиверса [47]в районе Сувалкской губ[ернии], дабы выяснить на месте причины медленного наступления на Восточную Пруссию. В 12 ч. ночи мы выехали и 20 окт[ября] к 7 ч. утра прибыли на ст[анцию] Гродно. Было 4 гр[адуса] морозу при сильном ветре. Я с Рузским сели в закрытый мотор "Ford" губерн[атора] ген[ерала] Шебеко [48]и поехали в штаб 10[-й] арм[ии] в 30 верстах от города в женском монастыре Красностоке. Ехали час. По дороге видели спешное укрепление Гродно: вырубленные леса, засеки, батареи, окопы и т. д. Штаб 10[-й] арм[ии] расположился в монастырской школе очень удобно и широко. На совещании я не присутствовал, но на обратном пути ген[ерал] Рузский мне говорил, что главная заминка в наступлении заключалась в том, что корпуса бывшей 1[-й] арм[ии] Ренненкампфа после его знаменитого отступления, по-видимому, потеряли свой моральный дух, и не столько войска, сколько корпусные командиры, потерявшие всякую веру в себя. Кроме того, некоторые корп[усные] командиры (Мищенко [49]и …{Пропуск записи в дневнике}), как Рузский выразился, безграмотные в военном деле, ждут наступления соседа, а сами не двигаются. Им мерещатся все новые и новые немецкие корпуса, и потому постоянно доносят в оправдание, что наступление невозможно ввиду превосходства неприятельских сил. Ну вот все это Рузскому пришлось разобрать, указать дальнейший план наступления и, главное, поддать всем немного энергии. Результатом этого и было, что 22 ок[тября] они взяли Бакаларжево при общем наступлении. Вернулись мы из штаба в Гродно к 1 1/2 [ч.], позавтракали и выехали обратно. В 10 1/2 [ч.] вечера мы прибыли обратно в Седлец, где были получены за время нашего отсутствия новые указания штаба Верховн[ого] главн[окомандующего]. Эти указания шли вразрез с мнением ген[ерала] Рузского, который и решил переговорить по телеграфу с ген[ералом]-квартирм[ейстером] штаба Верх[овного] глав[нокомандующего] ген[ералом] Даниловым [50]. В общих чертах новые директивы сводились к следующему. Ввиду того, что армии центра за Вислой сильно продвинулись вперед, в то время как северная в Восточной Пруссии (10[-я]) и южная у Сана (3[-я]) отстали, то следует центру приостановить наступление до тех пор, пока 10[-я] арм[ия] не дойдет до нижней Вислы, а южная — до меридиана Пельц. Возражения штаба С[еверо]-З[ападного] фронта сводились к тому, что в первоначальном плане (первый период войны) были две группы армий: северная в Восточной Пруссии и южная в Галиции, которые обе продвинулись довольно далеко вперед. Когда же обнаружилось движение неприятеля на Варшаву, то как из северной, так и из южной были взяты корпуса для усиления центра у Варшавы. В результате от Варшавы неприятель был оттеснен на 150 верст при очень усиленном наступлении и довольно быстром отходе неприятеля и при дальнейшем движении центра через недели две или три был бы уже в пределах Познани. Но ослабление флангов привело к тому, что они могли [быть] отброшены назад — северная группа к Неману, а южная за Сан. Ежели теперь выполнить план Верх[овного] гл[авнокомандования] и усилить фланги, то это придется сделать за счет центра, и тогда получится, что фланги достигнут намеченной линии, а ослабленный центр будет, весьма вероятно, снова оттеснен к Варшаве, то есть к Висле. Такой план был признан ген[ералом] Рузским крайне рискованным. Переговоры по телеграфу, по-видимому, поколебали в Данилове уверенность, и было решено, что ген[ерал] Рузский лично поедет в Ставку для переговоров, и вот

21 окт[ября] в 9 ч. вечера мы и выехали в Барановичи. Ко мне подъехал в это время [Хрямин], который и поехал со мной.

В 10 ч. утра мы прибыли в Барановичи. Стояла теплая осенняя погода, гр[адуса] 2 тепла. Туман закутал весь горизонт, и в воздухе чувствовалась сырость. На вокзале мы узнали, что к 5 ч. ждут приезда Государя. С вокзала в Ставку мы поехали на моторах. Ген[ерал] Рузский моментально исчез в вагоне нач[альника] штаба, а я остался в садике перед поездом. Петя Ольд[енбургский] [51]вышел ко мне. Он недавно прибыл с юга из III арм[ии]. Потом д[ядя] Николаша вышел и поехал в церковь. Праздник Казанской Б[ожьей] Матери. Я тоже поехал в церковь. Церковь в казармах железнодор[ожного] бат[альона]. Служил протопресвитер военно-мор[ского] дух[овенства] Шавельский [52]. В 12 [ч.] мы были все приглашены к завтраку в вагоне Верх[овного] глав[нокомандующего]. Столовая эта — простой вагон-ресторан с маленькими столиками. 1 [-й] стол: Николаша, ген[ерал] Пантелеев, протопр[есвитер] Шавельский и нач[альник] шт[аба] Янушкевич [53]. 2-й [стол]: Петюша, ген[ерал] [Каульбарс [54]а], Димка Голицын и ген[ерал] Рузский. 3-й [стол]: Петя [Ольденбургский], я, ген[ерал]-а[дъютант] Троцкий [55]и Данилов и т. д. Давали закуску, водку, вино и отличную еду. Настроение Николаши было возвышенное. Получены известия о взятии Сандомира на юге, [Бакаларжева] на севере и об отступлении по всему остальному фронту неприятеля.

После завтрака я лично бродил по саду и поезду, был у Пети, зашел к Менгдену [56]. В 4 [ч.] чай пили. В 5 1/2 [ч.] уже было совсем темно, подошел царский поезд. Ники принял ген[ерала] Рузского и пожаловал ему Георгия 2-й степени. Я остался ждать ген[ерала] снаружи. Видел только Дрентельна [57]и Нарышкина [58]. В поезд не входил. В 6 1/2 [ч.] мы отбыли на станцию, обедали в вагоне и вернулись в Седлец к 8 ч. утра 23 ок[тября]. Результат поездки был удачен в том смысле, что операции на севере и юге признали за самостоятельные, а центр отдельно, причем наступательный характер его остался без задержки. Вопрос о прибавке IV арм[ии] к фронту остался открытым, ибо боялись обидеть ген[ерала] Иванова [59], отымая у него эту армию. От знаменитой директивы Данилов отказался, утверждая, что его не поняли. Видимо, испугался своей глупости. По поводу этого инцидента необходимо отметить следующее, что проливает свет на многое. Когда наш ген[ерал]-квартирм[ейстер] Бонч-Бруевич [60]говорил Данилову, зачем в последней директиве требуется остановка всего фронта (за Вислой), Данилов ответил: "Я писал вообще…" Надо заметить, что телеграмма, в которой указывается директива, подписана нач[альником] шт[аба] Янушкевичем, и в ней все время повторяется фраза: "Его Им[ператорское] Выс[очество] Верховный главнокомандующий требует, находит, указывает и т. д.". Впечатление, что директива дана лично Верх[овным] гл[авнокомандующим]. А ген[ерал] Данилов про ту же телеграмму говорит: "Я так писал". И, вероятно, он действительно лично писал и без указаний от Верх[овного] гл[авнокомандующего], иначе нельзя себе объяснить, каким образом он может говорить про такую важную телеграмму: "Я писал, вы меня не поняли, это не так" и т. д. И соглашается изменить директивы. Ежели бы телеграмма изображала личную волю Верх[овного] гл[авнокомандующего], то ген[ералу] Данилову было бы проще сказать, что он ничего изменить не может без доклада Верх[овному] гл[авнокомандующему], ибо это его воля. У нас всех, кто знал эту тайну, ясно создалось мнение, что именем Верх[овного] гл[авнокомандующего] [он] орудует помимо Верх[овного] гл[авнокомандующего]. Пишет его именем и ежели и спрашивает мнение Верх[овного] гл[авнокомандующего], то, вероятно, скрывая те сведения, которые могли бы повлиять на Верх[овного] гл[авнокомандующего] в смысле изменения тех соображений, которые ему докладываются. Это открытие очень опечалило наш штаб. Главное, что Данилов (Черный) — сухой педант — страшен. Жизни не знает. Нравственный элемент, который составляет главный успех боя, он не понимает и с ним не считается. Ведь на карте, на которой он орудует, нет людей. Есть кружки, означающие корпуса. Есть известное между ними расстояние, а всякий успех, стоивший десятки тысяч жертв, отражается на карте только тем, что наносится новый кружок впереди старого. И печатают в газетах, такой-то город взят. А что это стоило усилий, потерь — эта ему область недоступная. Ведь что нам стоила эта стратегическая операция отхода всех армий за Сан и Вислу! Сколько напрасных жертв, а главное, моральных страданий для тех войск, которые должны были отступить назад, бросив кровью взятые места! Кто возместит эту нравственную муку? А без этой нравственной веры победы не бывает. Видел я сами эти бедные корпуса бывшей 1[-й] арм[ии] ныне в 10-й. Как им трудно снова поверить в свои силы! Насколько они потеряли веру в свое начальство! А почему отступили — вина тут шт[аба] Верх[овного] гл[авнокомандующего], то есть того же Данилова. Он нашел нужным им отойти (стратегические соображения). И не мог этот сухой муж понять, что он наносит своим же войскам куда больший удар, нежели неприятель.