Дуглас Престон - Флорентийский монстр

Его призывы нашли отклик у простых флорентийцев, которые с неодобрением наблюдали за растущим богатством и роскошью хозяев жизни, от которых им перепадала лишь малая доля. Недовольство усилилось в результате разгоревшейся в городе эпидемии сифилиса, занесенного из Нового Света. Этой болезни Европа прежде не знала. Болезнь проявлялась в форме гораздо более острой, чем известна ныне: все тело больного покрывали сочащиеся гнойники, кожа обвисала, сползала с лица, зараженного постигало буйное сумасшествие, от припадков которого избавляла лишь милосердная смерть. Приближался и 1500 год — круглая дата, представлявшаяся подходящей для наступления Страшного Суда. В такой атмосфере Савонарола нашел отзывчивую аудиторию.

В 1494 году в Тоскану из Франции вторгся Карл VIII. Пьеро Неудачник, унаследовавший власть над Флоренцией от своего отца Лоренцо, был самоуверенным и неумелым правителем. Он сдал Карлу город на невыгодных условиях, даже не попытавшись дать серьезный отпор, чем так прогневил флорентийцев, что они изгнали семейство Медичи из города и разграбили их дворцы. Савонарола, собравший к тому времени множество последователей, воспользовался временем безвластия и объявил Флоренцию республикой Христа, а себя — ее лидером. Он первым делом ввел смертную казнь за весьма распространенную среди образованных флорентийцев содомию, к которой прежде относились достаточно терпимо. Грешников и преступников регулярно сжигали на центральной пьяцце делла Синьориа или вешали за городскими воротами.

Безумный монах из Сан-Марко получил полную свободу раздувать лихорадочное пламя религиозного пыла среди городского простонародья. Он начал поход против упадка нравов, излишеств и гуманистического духа Ренессанса. За немногие годы своей власти он учредил обычай так называемых «костров тщеславия».

Он посылал своих служителей обходить дома, собирая предметы, которые представлялись им грешными: зеркала, языческие книги, косметику, записи светских мелодий и музыкальные инструменты, шахматы, карты, тонкие ткани и светские картины. Художник Боттичелли, поддавшийся воодушевлению Савонаролы, бросил в эти костры немало своих картин. Наверняка там же сгорели и некоторые работы Микеланджело, и другие бесценные шедевры Ренессанса.

Под властью Савонаролы Флоренция пришла в экономический упадок. Предсказанный им Страшный Суд так и не наступил. Господь вместо того чтобы осенить своим благословением впавший в горячечную религиозность город, казалось, отступился от него. Горожане, особенно молодые и праздные, начали открыто пренебрегать эдиктами. В 1497 году толпа молодежи сорвала одну из проповедей Савонаролы. Мятеж распространился и превратился во всеобщее восстание — вновь открывались таверны, велись азартные игры, в переулках Флоренции слышалась веселая танцевальная музыка.

Савонарола, чувствуя, что теряет влияние, разразился еще более дикими и грозными проповедями и совершил роковую ошибку, обратив критику против самой церкви. Папа отлучил его, приказал арестовать и казнить. Толпа с удовольствием выполнила его волю, взломав двери в Сан-Марко, убив нескольких монахов и вытащив наружу Савонаролу. Ему предъявили длинный список обвинений, в числе которых была «религиозная ересь». Несколько недель его пытали на дыбе, затем повесили на цепях на кресте и сожгли на том самом месте на пьяцце делла Синьориа, где пылали «костры тщеславия». Огонь поддерживали несколько часов, затем останки мелко изрубили и несколько раз перемешали с углями, дабы никто из его почитателей не мог сохранить их как реликвии. Затем его прах сбросили в Арно, чьи воды веками принимали и уносили многое.

Ренессанс вернулся. Кровь и красота питали историю и процветание Флоренции. Однако ничто не вечно, и с течением веков город постепенно утратил ведущее положение в Европе. Он стал тихой заводью, славной своим прошлым, но безвестной в настоящем, а между тем в силу входили другие города: Рим, Неаполь, Милан.

Современные флорентийцы — в значительной степени замкнутая общность людей, и другие итальянцы считают их медлительными, заносчивыми, чрезмерно приверженными классовым различиям и этикету, обращенными в прошлое консерваторами. Но флорентийцы обладают трезвым умом, пунктуальны и трудолюбивы. В глубине души они сознают свое культурное превосходство над остальными итальянцами. Они дали миру все, что в нем есть утонченного и прекрасного, и этого довольно. Теперь они вправе закрыть двери и не отвечать на стук.

Когда объявился Флорентийский Монстр, Флоренция отреагировала на убийства недоверием, болью, ужасом и болезненным любопытством. Горожане попросту не могли смириться с тем, что их изысканно прекрасный город, воплощение Ренессанса, колыбель западной цивилизации, мог породить такое чудовище.

И менее всего они готовы были поверить, что убийца — один из них.

Вечер вторника 22 октября 1981 года выдался дождливым и холодным не по сезону. На следующий день была назначена всеобщая забастовка: все магазины, конторы и школы закрывались в знак протеста против экономической политики правительства. В результате вечер стал праздничным. Стефано Бальди отправился в гости к своей подружке, Сюзанне Камби, пообедал с ней и ее родителями и повел девушку в кино. После фильма они заехали на поля Бартолине к западу от Флоренции. Стефано вырос в этих местах и хорошо знал их, а на полях играл мальчишкой. Днем на полях Бартолине бывали старики-пенсионеры, они разводили там крошечные огородики, дышали свежим воздухом и сплетничали между собой. К ночи начинали появляться и отъезжать машины с юными парочками, искавшими уединения. И, само собой, появлялись любители подглядывать. Одна из дорожек через поля заканчивалась тупиком в винограднике. Там и остановились Стефано с Сюзанной. Перед ними вздымались тяжелые темные очертания гор Кальвана, а сзади доносился шум машин на шоссе. В ту ночь звезды и тонкий серп луны были скрыты тучами и все погрузилось в непроницаемый мрак.

На следующее утро в одиннадцать часов пожилая пара, пришедшая полить свой огород, обнаружила страшную картину. Черный «фольксваген-гольф» стоял, перегородив дорожку, левая дверца оставалась закрытой, по стеклу расползлась густая паутина трещин, а правая дверца была открыта настежь — все в точности так, как в двух предыдущих двойных убийствах.

Специ прибыл на место преступления вскоре после полиции. И в этот раз ни полиция, ни карабинеры не пытались отгородить место преступления и предотвратить доступ зевакам. Кругом толпился народ, отпускали грязные шутки — шутки, которые ни у кого не вызывали смеха и были лишь попыткой кое-как прикрыть ужас случившегося.