В. Наумов - Кронштадт 1921

Приговор в отношении Цветкова Николая, Селиверстова Никифора, Алексейчука Акима вынесен в 16 час. 40 мин. и подлежит приведению в исполнение немедленно.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Председатель Цветков

Члены Кирзнер и Немененко

РГВА, ф. 263, оп. 1, д. 12, лл. 20–20 об. Копия.

Гельсингфорс 14.3.21

Т[оварищу] Чичерину

Народному комиссару по иностранным делам

Уважаемый товарищ!

О министерском кризисе только кратко, потому что важнейшие эпизоды Вам уже известны по моим телеграммам, и когда Вы получите этот доклад, то наверное уже будете знать и об исходе кризиса. Считаю только необходимым еще раз успокоить Вас относительно "маннергеймского правительства", для такового в настоящий момент не имеет[ся] никакой почвы. Парламентским путем маннергеймовцы вообще не могут прийти к власти, слишком уж они для этого слабы в сейме, а с сеймом как-никак считаться приходится. Состав же сейма таков, что даже "демократу" Ялан-деру (нынешнему военному министру), которого маннергеймовцы считают врагом, не удалось провести значительно урезанный бюджет военного ведомства. Остается для правых только путь "революционный", т. е. путь военного переворота, но даже крайние монархисты в настоящий момент открещиваются от таких планов, сознавая, что это послужило бы началом пролетарской революции.

В одном только случае маннергеймовцы могли бы легко захватить власть, опираясь на военщину, — в случае военной угрозы со стороны России. Не подлежит сомнению, что среди финских генералов немало головорезов, которые в связи с кронштадтскими событиями пытаются провоцировать военный конфликт с нами, но политически — ответственные круги (даже военные) против подобных авантюр, так как они, помимо всяких других соображений, считают русскую белогвардейщину слишком слабым и весьма ненадежным союзником. Характерно поведение буржуазной печати. Первые дни кронштадтского восстания она действительно, захлебываясь от восторга, перепечатывала всякие сенсационные события о восстаниях по всей России, о скором падении Советской власти, но потом сбавила тон и в редакционных статьях весьма сдержанно стала оценивать события и предупреждать против иллюзий о свержении большевиков. Даже орган русских белогвардейцев "Новая русская жизнь" в последних номерах заговорила весьма минорным тоном о кронштадтских событиях. Ее симпатии к Кронштадту в значительной мере охладели, когда оказалось, что даже желающие свергнуть Советскую власть вынуждены выставлять советские лозунги. С.-д. вроде Таннера, в финском патриотизме которых сомневаться не приходится и которые в то же самое время как огня боятся малейших военных осложнений с нами, уверяют, что правительство серьезно старается "соблюдать нейтралитет", т. е. не скомпрометировать себя поддержкой кронштадтцев. Холсти, который неоднократно жаловался мне на происки "правых" (он ведь прогрессист и демократ), ссылался на целый ряд конкретных мер, которые приняты правительством для сохранения абсолютного нейтралитета (я Вам передавал по радио и через Литвинова его заявления). Он не отрицал, что могут быть попытки провокации со стороны "безответственных лиц", и просил меня передавать ему все подобные факты и даже слухи, чтобы получить возможность расследовать дело. Если иметь в виду, в каком виде вся ситуация рисуется финнами, то нет оснований сомневаться в искренности его заявлений.

Мы, разумеется, должны использовать малейшую попытку финских белогвардейцев, направленную к поддержке кронштадтцев, в целях агитации и особенно в целях запугивания финляндской буржуазии самыми страшными последствиями (этим мы тут по мере сил и занимаемся), но — с другой стороны, — мы сами не должны преувеличивать роль Финляндии в деле поддержки Кронштадта и поддаваться по этому поводу панике. Во всяком случае весь конкретный материал против Финляндии, полученный мною от Вас, чрезвычайно беден и на основании его трудно даже составить новую ноту протеста. Я им пользуюсь для запугивания Холсти и президента Стол-берга в официальном порядке, Таннера и др. — в неофициальном порядке, но для большого дипломатического наступления необходимо иметь более определенные данные.

Кстати, я до сих пор не получил ни одной статьи наших газет по поводу роли Финляндии в Кронштадтских событиях, которую я мог употребить тут как агитационный материал. Если такие статьи не пишутся, то надо инспирировать, а "Вестник" должен их немедленно передать по радио.

Мне передавали из надежного источника, что финские монархисты вообще, военные в частности, гораздо больше увлекаются идеей поддержки Германии против Антанты, чем планами поддержки Кронштадта. Будто бы 7000 охранников — егерей записались добровольцами в Германию на случай ее сопротивления дальнейшему продвижению союзников. Сам Маннергейм в настоящее время, кажется, гостит в Мюнхене у Этериха. Они рассуждают таким образом, что в Германии гораздо легче создать сильную монархическую власть, чем в России, и что в России, а также в Финляндии "восстановление порядка" мыслимо только после реставрации в Германии…

С коммунистическим приветом Я. Берзин

АВП РФ, ф. 0135, оп. 4, д. 2, п. 104, лл. 17–18 об. Подлинник.

Не позднее 14 марта 1921 г.

Показания сестры милосердия Макаровой Е. Н.

10 февраля была откомандирована в 561 Стрелковый Кроншт[адтский] полк в распоряжение старшего врача Либермана, который меня назначил сначала в 1 батальон, а через неделю [во] 2 батальон. 10 марта командир полка приказал отправиться мне и всем моим санитарам на поле сражения. К нам еще прислали 3 батальона лекполка с его санитарами, и все мы направились на поле сражения. [В] 7 часов утра нас заметили на нем, открыли перестрелку, мы все в это время лежали на снегу. Когда перестрелка немного прекратилась, я со своими III батальона санитарами и лекполком позвонила командиру полка, что уже светло, можно бы идти собирать раненых и убитых. Они ответили, что можно, и мы отправились. Не доходя шагов 50 до форта лежал убитый, которого мы подобрали. В это время к нам подошел наш врач, красноармейцы с форта 3 человека и предложили красноармейцам пройти на форт. Красноармейцы все пошли. Позади всех пошла я. Когда мы пришли в караульное помещение, сейчас же вызвали командира полка Красникова и передали по телефону, что задержан медицинский персонал. Через полчаса появился командир полка Красников и устроил митинг и попросил передать красноармейцам, что у них хорошо, что много хлеба и снарядов и продуктов, прочли свою газету нам и просили, чтобы мы взяли газету для передачи красноармейцам. Я газет не разрешила брать. Тогда стали предлагать письма врачу полка и командиру полка. Но писем никаких я взять не думала. При мне красноармейцы тоже не брали. После командира Красникова стали говорить матросы и красноармейцы, которые находятся на форту, что у них хорошо. Спросили нас, сколько у вас войск. Но из нас этого никто не знал. Потом Красников велел передать, что он читает наши приказы, которые ему кто-то передает. Потом просил Михайлову командиру полка передать, что они скоро увидятся — пожмут друг другу руку как друзья. Говорил он, наверное, полчаса, потом спросил еще раз, не думаем ли мы остаться. Но я сказала категорически и лечпом Федоров, что едем обратно. Красноармейцы присоединились к нам. Ушли с форта с ком[андиром] Красниковым, который сел в санки и поехал по направлению в Кронштадт. Мы все явились назад. Первым делом, не заходя никуда, я отправилась в Штаб полка рассказать, как это было. Санитары все просили, чтобы я не передавала начальству. Я им сказала сначала не передам, а как пришла в полк, то сейчас передала комиссару полка и командиру полка, который меня попросил съездить сюда и дать тоже показания, что это очень важно. Я тотчас же сюда поехала и здесь была задержана. Вот все, что я знаю.