Харуки Мураками - Джазовые портреты

Я много раз слышал «Jitterbug Waltz» в оригинале, с Уоллером за роялем, но мне нравится, как эту вещь исполняют и другие музыканты.

Очень неплохо, например, справился с этим виртуоз Мишель Легран. Необыкновенно спокойное, мелодичное звучание «Jitterbug Waltz» в его исполнении можно услышать на пластинке «Legrand Jazz». Впрочем, мне больше по душе игра белого альт-саксофониста Херба Геллера с достаточно редкой пластинки «Fire in the West» (под лейблом «Джубили»). Он сыграл эту вещь вместе с Кении Дорэмом и Рэем Брауном — звездами Восточного побережья, частенько мелькавшими в западной музыкальной тусовке. Особенно отличился Дорэм, игра которого, на первый взгляд, кажется вполне заурядной. Но вслушайтесь внимательнее, и, уверяю, вы почувствуете настоящий вкус «черного джаза». Наверное, музыкальный дар был дан Дорэму от бога. В каком-то смысле его можно сравнить с игроком второй базы в бейсболе, легко берущим мяч с внезапной подачи.

Расслабленное веселье в сочетании с мастерскими соло, чрезвычайно остро передающими саму суть джаза. Одним словом, вышло ничуть не хуже оригинала.

Фэтс Уоллер(1904–1943)

Родился в Нью-Йорке. В шесть лет начал играть на пианино. В пятнадцать занял первое место на любительском конкурсе. Далее учился у Джеймса П. Джонсона — великого пианиста из Гарлема. Первая пластинка вышла в 1922-м. Оказал большое влияние на джазовую музыку не только как талантливый пианист «страйда», но и как незаурядный композитор, написавший с поэтом Энди Рэзафом «Honeysuckle Rose» и много других известных вещей.

Впервые я услышал современный джаз в 1963 году на концерте ансамбля Арта Блэйки «Jazz Messengers». Это было в Кобэ. Тогда я еще учился в школе и о джазе ничего не знал, но, несмотря на это, почему-то купил билет на концерт. В те времена иностранные музыкальные знаменитости крайне редко приезжали в Японию, поэтому любой концерт такого уровня был настоящим событием. Короче говоря, я решил не упускать уникальной возможности. Как сейчас помню: то был холодный январский день.

Ансамбль представлял собой модный в те времена секстет с тремя трубами. В авангарде выступали молодые «звезды» — Фредди Хаббард, Уэйн Шортер и Кёртис Фуллер. Классический состав, замечательно передающий дух того времени. Впрочем, тогда я об этом не задумывался. Ритм-секцию представляли Блэйки, Седар Уолтон и Регги Уоркман. Вокалистом был Джонни Хартман.

Если меня спросят, понял ли я что-нибудь из услышанного тем вечером, я отвечу, что пытался, но не смог — это оказалось слишком сложно. Я ведь тогда слушал в основном рок-н-ролл по радио. Самое большее — Нэта «Кинга» Коула. В общем, находился на совершенно ином музыкальном уровне. В тот вечер играли «It's Only a Paper Moon» и «Three Blind Mice». Обе вещи хорошо известные, но то, что я услышал в живом исполнении, лишь отдаленно напоминало оригинал. Я не мог понять, зачем надо было так коверкать мелодию, так издеваться над ней. Увы, тогда я не был знаком с понятием импровизации в музыке.

Тем не менее в тот вечер что-то тронуло мою душу, и я инстинктивно почувствовал: «Пусть то, что я слышу сегодня, кажется непонятным, но это что-то определенно несет в себе потенциал для меня самого». По-видимому, полное оптимизма, волнующее звучание возымело свое действие.

Думаю, тогда меня сильнее всего поразила тональность выступления. Звук, рождаемый шестерыми энергичными музыкантами, был одновременно массивным, провоцирующим, мистическим и… черным. Не знаю почему, но звучавшая со сцены музыка ассоциировалась у меня исключительно с черным. Бесспорно, с визуальной точки зрения оно так и было, поскольку все музыканты были темнокожими. Но присутствовало и что-то еще. Я ясно чувствовал: тон игры — черный. Причем это был не просто черный цвет, а какой-то его глубокий оттенок, возможно, черный с примесью шоколада. В таком вот черном настроении и растрепанных чувствах я тогда вернулся домой.

Спустя некоторое время я купил один из ранних дисков Блэйки и в итоге заслушал его до дыр. Это был «Les Liaisons Dangereuses», вышедший под лейблом «Фонтана Рекордз». Когда я слышу такую музыку, я живо представляю конкретный эпизод совершенно конкретной эпохи. И фон ее, разумеется, — черный.

Арт Блэйки(1919–1990)

Родился в Питтсбурге. В 40–50-е годы оттачивал мастерство, выступая вместе с Билли Экстайном и Чарли Паркером. В феврале 1954-го принял участие в записи «живой» пластинки «Birdland» в составе квинтета Хорэса Силвера. В 1955-м организовал ансамбль «Jazz Messengers». Неоднократно менял состав ансамбля, оставаясь его руководителем до самой смерти. Барабанщик с широкой душой и превосходным чувством меры. Прирожденный бэндлидер, воспитавший много юных талантов.

Стэн Гетц был крайне неуравновешенным человеком, и я бы не назвал его жизнь благополучной и счастливой. Развративший себя наркотиками и алкоголем, эгоистичный, как гигантский паровой каток, Гетц не знал, что такое спокойная, нормальная жизнь. Не раз ему приходилось терять симпатию и расположение окружавших его женщин и друзей.

Казалось, какую бы грубую жизнь ни вел Стэн Гетц, его музыка никогда не теряла волшебной, как взмах ангельского крыла, доброты. Стоило ему выйти на сцену и взять в руки инструмент, как мир вокруг словно преображался. Как в том мифе, где все, к чему бы ни прикоснулась рука несчастного царя Мидаса, превращалось в сверкающее золото.

Действительно, главное в музыке Гетца — сияющая золотом мелодия. Какой бы горячей и экспрессивной ни была импровизация, все равно это было сыграно натурально, со вкусом. Играя яркую, полную бесконечного счастья музыку, Гетц настолько свободно владел тенор-саксофоном, что, глядя на него, любому становилось ясно: это от бога. В мире джаза саксофонистов — что звезд на небе. Однако способных, подобно Гетцу, играть страстно, не скатываясь при этом в дешевый сентиментализм, пожалуй, больше нет.

В свое время я зачитывался книгами самых разных авторов. Увлекался творчеством многих джазовых исполнителей. В результате роман как литературное произведение ассоциируется у меня со Скоттом Фицджералдом, а джаз — со Стэном Гетцем. Возможно, между ними есть что-то общее. Не спорю, у каждого из них есть и свои недостатки. В конце концов, надо же им было чем-то жертвовать. В противном случае, со временем их красоту бы просто забыли. Именно поэтому я в равной степени ценю в них как красоту, так и недостатки.