Ольга Лазорева - Пьяная вишня

Он поднял стопку с водкой.

– Давай, Оленька, за твой приход ко мне и в мою жизнь, – сказал он и чокнулся.

Я выпила и поморщилась от резкого вкуса дешевого спирта.

– Эта квартира мне от отца досталась, – сказал Антон, сооружая бутерброд из сыра, колбасы, майонеза и половинки маринованного огурца. – Он раньше жил на Кропоткинской в доме XIX века в большой однокомнатной квартире с пятиметровыми потолками. Потом дом стали расселять, но он не соглашался на предлагаемые варианты. Наконец ему, одному из последних оставшихся в доме, предложили вот эту. И он согласился, все-таки трешка, хоть и в новом районе. Тогда, представь, «Пражская» еще была новым районом, метро даже не было, – хихикнул он и вновь налил.

– Куда ты так торопишься? – недовольно заметила я.

– Между первой и второй перерывчик небольшой, – захихикал он и опрокинул водку в рот. – Я ведь сейчас типа на отдыхе. Ты не представляешь, что такое работа профессионального музыканта!

– А что в ней такого трудного? – спросила я. – Это ведь не на заводе с утра до вечера и каждый день.

Антон даже жевать перестал и уставился на меня блестящими, ненормально расширившимися глазами.

– Ты и правда не понимаешь?! – после паузы трагическим тоном, достойным отца Гамлета, спросил он.

– Нет, Антон, не понимаю. Но незачем так волноваться.

– Да ты представляешь, сколько энергии я трачу на выступлении?! А репетиции! А гастроли! А вынужденная работа в двух оркестрах, и это бесконечное лавирование, потому что бывает так, что в обоих оркестрах нужно выступать в одно и то же время и приходится искать замену и придумывать правдоподобную причину для инспектора.

Антон плеснул водки и залпом проглотил ее. Потом вскочил и быстро заходил по небольшому пространству кухни.

– Но зачем работать в двух оркестрах? – пожала я плечами, следя за ним взглядом.

Он сразу остановился и посмотрел на меня, как на законченную идиотку. И снова налил. Выпив, сел за стол и ссутулился. Мне стало жаль его, таким он выглядел уставшим и погрустневшим.

– Понимаешь ли, Оленька, официальная зарплата такова, что приходится не только работать в двух оркестрах, но и соглашаться на все халтуры, которые предлагают.

– Но ведь ты солист, первый гобой, – удивленно заметила я.

– И что? – усмехнулся он. – Озвучить мою ставку?

Он назвал цифру, действительно очень скромную.

– Так что с таким ритмом работы ни о каком вдохновении речи быть не может. Крайне редко удается поймать нужную волну и почувствовать себя наравне с богом. Иногда, конечно, я засаживаю с прежней мощью, даже коллеги удивляются, – улыбнулся он.

Его лицо приобрело хвастливое выражение. Антон глянул на меня с гордостью и сказал, что пригласит на ближайшую программу и будет играть только для меня. Он закурил и вновь налил водку. Я уже с испугом смотрела, как он пьет ее. Бутылка была практически пуста. Но Антон все еще выглядел трезвым. Только его глаза ненормально блестели.

– А гастроли часто бывают? – спросила я, видя, что он молчит и неподвижно смотрит в стол.

– Когда как, – очнулся он и поднял глаза. – И только так мы и зарабатываем что-нибудь. Но приходится на всем, буквально на всем экономить. Мы и продукты, всякие там пакетики с супами, палки копченой колбасы, сыр стараемся провезти с собой. И спирт в пластиковых бутылках, типа это вода, – хихикнул он. – Ох, уж эти мне жопочасы!

– Что? – удивилась я и поморщилась.

– Это мы так называем, если на автобусах по Европе катаемся, – пояснил Антон.

Он вдруг начал хохотать до слез и никак не мог остановиться. Веселье всегда заразительно, и я, хотя и не понимала, в чем дело, тоже начала смеяться. Потом зачем-то выпила водки, смешав ее с апельсиновым соком. Вдоволь нахохотавшись, Антон начал взахлеб рассказывать:

– Есть у нас в оркестре некий Петрович, пожилой уже, на валторне играет. И он у нас самый скромный. А тут мы в Австрии возвращаемся после программы в отель. Все сразу в автобусе пить начали коктейли из баночек, смеяться. У музыкантов всегда так. После выступления нужна разрядка, нервы у всех на пределе. А наш отель назывался «Ибис». Подъезжаем мы к нему, а уже темно было. Надпись светится, далеко видно. А знаешь, как отель пишется? Если прочитать русскими, то получится «хотэл». И вот наш скромняга Петрович высунулся в окно и громко говорит: «Ну и дела, ребята! До меня только дошло название места, где нас поселили! Хотэл ибис!» Он замолчал и вдруг добавил с каким-то невероятно смешным кавказским акцентом: «А нэ хотэл, нэ е…ись!» Мы чуть со смеху не умерли.

Антон вновь расхохотался. Но я встала и вышла в коридор. Он тут же ринулся за мной, причем так рьяно, что сбил стул.

– Ну куда ты, лапуль? – торопливо заговорил Антон, хватая меня за руку. – Еще дождь не кончился! Да и поздно уже! Оставайся! Я тебе в гостиной постелю, там диван большой, тебе удобно будет.

Антон вдруг всхлипнул.

– Опять я один буду в этой огромной пустой квартире! Ну пожалуйста! А завтра в Битцу пойдем гулять, потом я что-нибудь вкусненькое к обеду куплю.

Он обнял меня и начал целовать. И я дрогнула. Так захотелось нежности, страсти, мужских объятий. К тому же от выпитой водки внутри разливалась слабость, и никуда не хотелось идти, тем более за окном продолжал лить дождь. Я позвонила домой, сказала, что ночую у тети Златы. Потом пошла в ванную. Антон дал мне свой махровый халат. Приняв душ и переодевшись, я почувствовала себя словно дома. Убрала на кухне, потом пошла в гостиную. Антон стоял возле телевизора и перебирал диски.

– Что будем смотреть, зая? – оживленно спросил он. – Как насчет боевика?

Я равнодушно пожала плечами. Антон поставил диск, мы уселись на диван в обнимку, а потом и улеглись. Он все крепче обнимал меня, его рука забралась под халат, и я перестала о чем-либо думать.

Взаимоотношения души и тела рассматриваются сегодня с самых разных позиций. По одним воззрениям, тело – это дом для души, по другим, тело – некая биологическая машина, полностью подчиненная воле и сознанию, по третьим – душа и тело равноправные партнеры и даже могут разделяться без вреда для себя и вновь соединяться.

Медики, исследуя различные заболевания тела, в общем-то, согласны, что существуют достаточно тонкие, не подвластные экспериментам механизмы, которые через физические, вполне материальные проявления реализуют наши желания, опасения, убеждения. Большую роль в формировании здоровья играют устойчивые стереотипы. Например, человек убежден, что после сорока все без исключения начинают набирать лишний вес. И он обязательно поправится, так как в подсознании уже заложена программа. Или, скажем, сквозняки чрезвычайно опасны для здоровья. Человек, которому это внушили еще в детстве, всю жизнь будет кутаться, сидеть в закрытом помещении со спертым воздухом и при малейшем сквозняке, естественно, простужаться.