Леонид Иванов - Правда о «Смерш»

Хорошо помню мгновение взрыва, 14 сентября 1954 года, 9 часов 33 минуты московского времени. Все вокруг вдруг подернулось молочной белизной, несколько мгновений становившейся все более яркой, затем всех поразил ужасающий, зловещий и долгий гром, а еще через несколько секунд налетел сильный ветер, поднялась пыль. Некоторые уже сняли очки, и тучи песка и пыли запорошили им глаза. Природа словно протестовала против человеческого вмешательства в ее тайну. Вскоре над нашими головами прошла взрывная волна, сильная и резкая. Безмолвно и удивленно смотрели люди на развязанные ими силы. Там, где секунды назад было ослепительное сияние, до самых небес, в низком тяжелом гуле, поднимался огромный, то темно-красный, то фиолетовый, то лиловый гриб. Еще через несколько мгновений пришла новая взрывная волна, сильнее прежней — ядерный взрыв был воздушным, и теперь до нас дошла волна, отразившаяся от земли.

С бомбардировщика Ту-4 была сброшена атомная бомба в 20 килотонн, той же мощности, что американцы сбросили на Хиросиму.

Большинство упало — залегли, с некоторых посрывало фуражки. Я только опустился на одно колено. Нашел взглядом Г.К. Жукова; он стоял твердо, чуть нагнувшись вперед, в сторону взрыва, заложив руки за спину. Рядом с Жуковым почти в той же позе стоял И.Е. Петров.

Минут через 15 после взрыва подошли машины, и мы проехали к эпицентру.

Запомнились покореженные и почерневшие разбитые автомобили, орудия, танки, сгоревшие и разрушенные щитовые домики, расставленные в зоне взрыва, почерневшие обугленные деревья. Неподалеку от эпицентра, в траншее, мы увидели живых (!) овец, шерсть их была обожжена тепловым излучением, но животные остались живы.

На меня испытания, сам взрыв произвели тягостное впечатление. Применение подобного оружия в войне ужасно и приведет к непоправимым результатам. Об этом словно говорит нам сама природа.

А вот как вспоминал это событие Г.К. Жуков: «Когда я увидел атомный взрыв, осмотрел местность и технику после взрыва, посмотрел несколько раз киноленту, запечатлевшую до мельчайших подробностей все то, что произошло в результате взрыва атомной бомбы, я пришел к убеждению, что войну с применением ядерного оружия ни при каких обстоятельствах вести не следует… Но мне было ясно и другое: навязанная нам гонка вооружений требовала от нас принять все меры к тому, чтобы срочно ликвидировать отставание наших Вооруженных сил в оснащении ядерным оружием. В условиях постоянного атомного шантажа наша страна не могла чувствовать себя в безопасности».

До Тоцких учений атомная бомба уже была неоднократно испытана — на Семипалатинском полигоне, на Новой Земле. Учения в Тоцком были призваны оценить влияние земного рельефа на характеристики ударной волны, светового и теплового излучения, проникающей радиации. Большинство этих задач было успешно решено в процессе учений и при подведении их итогов.

Бомба была взорвана на высоте порядка 350 метров. Облет столба взрыва совершил Герой Советского Союза майор К.М. Трещев на истребителе МиГ-17, несшем записывающую аппаратуру.

Передовые части наступающих войск выдвинулись к эпицентру взрыва через 2–4 часа. Маршевые подразделения прошли недалеко от эпицентра, солдаты и офицеры были соответствующим образом экипированы и получили незначительные дозы облучения.

Нераскрытые подробности учений стали предметом настойчивых полулитературных спекуляций. Некий Бунич в книге «Операция „Гроза“» даже подсчитал, что из 40 тысяч военнослужащих, брошенных на Тоцкий полигон, тридцать тысяч быстро умерли «от ожогов и радиации», а десять тысяч стали инвалидами. Ни одна из этих цифр и близко не соответствует действительности — от числа участников учений до числа потерь.

Замечу, что в Соединенных Штатах в 1951–1956 годах были проведены восемь армейских и флотских учений с осуществлением реальных ядерных взрывов.

В поселке Тоцкое, находящемся в 30 километрах от эпицентра взрыва, местные жители попросили оставить у домов своих представителей-добровольцев — 10 человек. Один из них, старожил здешних мест, уважаемый в поселке человек Дмитрий Артемович Панин, участник и инвалид Великой Отечественной войны, видел взрыв, благополучно пережил его и умер там же, в Тоцком, в 1992 году в возрасте 83 лет.

Я лично вместе с руководством был в эпицентре взрыва минут 20. Наверное, какую-то дозу я хватил, но небольшую. Я жив, здоров, мне уже 88 лет. Правда, некоторая патология обнаруживается в щитовидной железе. Но никакого лечения она не требует.

В самом конце 50-х годов мне довелось небольшое время прослужить в Прибалтике, где я был начальником Особого отдела по Прибалтийскому военному округу. По насыщенности войсками округ был очень большой: одна 11-я армия, дислоцированная в Калининграде, насчитывала в своем составе 9 дивизий, большинство из которых было полного состава. В составе армии находилась знаменитая Пролетарская дивизия, до войны находившаяся в Подмосковье.

Во время моего пребывания в округе пришло решение высших инстанций о сокращении Вооруженных сил СССР на 1 миллион 200 тысяч человек. В связи с этим началась активная работа по ликвидации ряда частей и увольнению людей из армии. Соответственно проходила работа и по увольнению офицеров особых отделов. Старались увольнять тех, у кого была относительно большая выслуга, а возраст позволял им получать пенсию. Под эти ограничения, как правило, подпадали самые честные, опытные работники, прошедшие войну. Буквально со слезами на глазах приходилось их вызывать к себе и объявлять об увольнении. Многие воспринимали эти обстоятельства как большую личную трагедию.

Запомнился связанный с увольнениями случай. Предстояло сократить начальника особого отдела одной из двух дивизий. Кого — должен был решить я. Особый отдел одной дивизии возглавлял Герой Советского Союза подполковник И.П. Герасимов — заслуженный боевой офицер, получивший высокое звание за героические бои под Сталинградом, пользовавшийся авторитетом среди офицеров. Другой Особый отдел возглавлял майор Судзиловский — человек нервный, требовательный к окружающим, но не к себе, по характеру, я бы даже сказал, — нахальный.

Когда я вызвал Судзиловского и в мягкой форме рассказал ему о сложившейся ситуации, он стал неожиданно резок и, амплитудно помахав у меня перед носом пальцем, заявил:

— Ничего у вас не выйдет, ничего!

Меня подобное поведение вывела из себя, и, перейдя на жесткий официальный тон, я объявил ему об увольнении.

Через неделю, после заседания Военного совета в Риге, ко мне подошел 1-й секретарь ЦК Коммунистической партии Литвы, в годы войны командир республиканского штаба партизанского движения, член ЦК КПСС, впоследствии Герой Социалистического Труда, член партии с 1920 года — А.Ю. Снечкус и задал мне вопрос о судьбе Судзиловского, предлагая не увольнять его.