Рафаэла Льюис - Османская Турция. Быт, религия, культура

Развод с мужем представлял для женщины большую трудность. Если ее право на развод не было оговорено в брачном договоре или у нее не было достаточно денег, чтобы откупиться, требовалось, чтобы дело о разводе рассмотрел кадий и вынес свое суждение об обоснованности ее желания. С другой стороны, мужчины не были обременены такой процедурой и могли развестись по одному лишь капризу. Представители определенных сословий предпочитали частые женитьбы и разводы, чем нести на себе бремя расходов на содержание сразу четырех жен, каждая из которых имела право на свою отдельную жилую площадь. Это делало положение женщины чрезвычайно ненадежным и объясняло причину ее покорности. Мужчина мог развестись с женой, просто повторив формулу: «Я развожусь с тобой». Он мог сказать так дважды и затем отказаться от своих слов. Если же он повторил эту фразу трижды, а потом пожелал снова взять бывшую супругу в жены, то это можно было сделать лишь при условии, что бывшая супруга выйдет замуж за другого мужчину и разведется с ним. Поэтому мужчина, который разводился с женой после произнесения вышеупомянутой формулы трижды и затем раскаивался в содеянном, нанимал какого-нибудь старца, бравшего бывшую супругу замуж на одну ночь, как требовали правила, и разводившегося с ней на следующий день. Однако, если мужчина разводился всерьез и окончательно, его жена не имела права выходить снова замуж до истечения трехмесячного срока, а если к тому же она была беременна, то должна была дожидаться рождения ребенка, а бывший муж был обязан заботиться о ней в течение всего этого срока.

Допускалось также расставание супругов по закону без развода. Муж имел право наказывать жену в умеренных дозах, держать ее в заточении дома, отпуская лишь в редких случаях для встреч с родителями, и супруга всегда была обязана подчиняться мужу, если его требования не выходили за рамки разумной строгости. Если же кадий считал жалобы жены на мужа обоснованными, то мог дать разрешение на ее возвращение к родителям. Она могла расстаться с мужем по закону, если тот не был в состоянии ее обеспечить, но в этом случае отец женщины или родственник, к которым она изъявляла желание вернуться, предпочитали обеспечивать ее содержание под кровом супруга в надежде, что их расходы будут возмещены, когда материальное положение супруга улучшится.

Если муж желал расстаться с супругой по причине ее сварливости и несносного характера, то приводил ее на суд к кадию, в случае ее нежелания идти приглашал двух мусульман, готовых свидетельствовать против нее. Когда претензии супруга подтверждались, ему вручалось удостоверение об освобождении его от обязанностей обеспечивать жену жильем, одеждой и вообще от необходимости содержать ее. В этом случае бывшей супруге нужно было найти какого-нибудь опекуна, взять ее на содержание был обязан ближайший родственник мужского пола.

Когда кто-нибудь из членов семьи находился при смерти, это не считалось только трагедией. Хотя люди плакали и горевали, но одновременно находили утешение в том, что он мусульманин и, следовательно, его душа попадет в рай. Умирающего помещали на смертном ложе головой к Мекке, от его имени произносилась формула принятия в мусульманство. Присутствовавшие восклицали: «Аллах, Аллах». Женщины плакали на своей половине, иногда приглашали профессиональных плакальщиц. Когда человек умирал, труп обмывали; уши, нос и рот затыкали ватой; тело со связанными лодыжками и руками, сложенными на груди, заворачивали в саван, изготовляемый из одного куска ткани без швов. Тот, кто занимался обмыванием тела, обычно получал в вознаграждение одежду покойного. В тот же день или на следующее утро покойника хоронили: его выносили из дома в гробу, поддерживаемом группой людей, на улице прохожие подхватывали гроб и шли с ним часть пути, усматривая в этом свой религиозный долг. На гроб помещали тюрбан покойного; если покойником была женщина, то это была ее чадра или украшение, которое она носила на голове, а также косы из шелка, которые она вплетала в свои собственные косы. Гроб доставляли к ближайшей мечети, где помещали на каменный постамент. Имам мечети или близкие родственники покойных произносили над ними молитву или цитировали стихи Корана; если усопший был известным общественным деятелем, то произносился также панегирик. Затем тело доставляли к месту захоронения, находившемуся чаще всего вблизи гробницы какого-нибудь почтенного лица, причем в похоронной процессии на этом отрезке пути шествовали только мужчины. В земле уже была вырыта могила, и тело без гроба опускали в нее правым боком и головой в направлении Мекки. Перед тем как зарыть тело, имам шептал наставления покойнику о том, как отвечать на вопросы двух грозных ангелов. На труп сбрасывали землю, и на могилу помещали большой плоский камень, иногда с небольшой выемкой для сбора дождевой воды для птиц. Позднее устанавливали два вертикальных камня, в голову и в ноги покойного, с выгравированными на них его именем, титулами и происхождением. На памятном камне умершей женщины вырезали только имя отца, но не мужа. Иногда добавлялись коранические стихи, а порой и более причудливые надписи. На камне Эюба надпись гласит: «Он хорошо знал, как завершится его жизнь, потому что вполне представлял ее красоту. Воображая свой последний час еще одним прекрасным мгновением, он говорил: «Вот моя черноокая любовь» – и следовал за этим мгновением».

Существовал также обычай вырезать на верху могильного камня изображение тюрбана, которому покойный был привержен всю свою жизнь. Могильные камни женщин обычно украшали скульптурными изображениями цветов, листьев растений или просто набалдашником. Сами гробницы никогда не обслуживали, за могилами после захоронения не ухаживали, так что после оседания земли камни клонились и падали. Вокруг всегда сажали кипарисы, как из-за их ароматного запаха, который, как полагали, забивал трупный смрад, так и из-за их вечнозеленых листьев, символизировавших бессмертие. Иногда, особенно по пятницам, к могиле приходила вдова посидеть под их тенью и помолиться за душу супруга, отошедшего в иной мир, но, как правило, могилы приходили в упадок и запустение.

Уровень смертности был довольно высоким. Даже если исключить несчастные случаи и естественные болезни, которым подвержена человеческая плоть, постоянно вспыхивали эпидемии, уносившие жизни значительной части населения. Где-нибудь в темных углах города всегда подстерегала чума, особенно в казармах военных и на свалках побережья. Обычными были вспышки малярии там, где застоявшаяся вода и низины способствовали размножению москитов. Некоторые люди, особенно немусульмане и иностранцы, стремились бежать из мест распространения чумы, а многие жители Стамбула пытались спастись на Принцевых островах, отделенных от опасного города водным пространством. Но часто это оборачивалось катастрофой, поскольку свирепые штормы нередко уносили в море многих из тех, кто полагал, что близок к спасению. На островах не было источников пресной воды, ее приходилось собирать в баки и цистерны, условия для нормальной жизни почти отсутствовали. В целом же турецкое население полагалось на судьбу. Турки не были боязливыми и даже пренебрегали опасностью, связанной с эпидемией, которая в самый разгар уносила, вероятно, по тысяче человек в день в одном Стамбуле.