Анна-Лена Лаурен - У них что-то с головой у этих русских

Илья оценивающе посмотрел на меня и заключил: «Теперь только химической завивки не хватает».

Сколько бы я ни старалась, следует помнить одно: я относительно молодая женщина (по крайней мере, несколько лет молодости мне еще осталось). Иными словами, я никогда не смогу быть особо убедительной в глазах русских. Это «общество мачо», общество, в котором мужчины диктуют условия — в буквальном смысле слова. Главная задача молодых женщин — быть красивой, декоративной. Остальное не важно.

Это не означает, что молодые женщины в России не преуспевают, наоборот, многие из них устроены лучше, чем их сверстники-мужчины. Многие зарубежные предприятия в Москве предпочитают нанимать женщин. Женщины более ответственны и преданы общему делу, по сравнению с мужчинами, которые интересуются в основном высокой зарплатой и тем, как устроить в ту же компанию своих приятелей. Для женщин интересы фирмы значат гораздо больше, поэтому они более успешны в международной конкуренции.

Обстоятельства сложились иначе — значит, ты вынуждена играть по правилам, установленным мужчинами. Прыгать изо всех сил и проповедовать скандинавское равноправие — гиблое дело. Надо смотреть, как делают русские женщины, и учиться у них.

Это в первую очередь означает одно — быть хитрой. Хитрой и расчетливой.

Когда я только начинала свой путь корреспондента финского телевидения в Москве, я частенько конфликтовала с самым старшим из наших операторов, который имел дурную репутацию человека, относящегося к женщинам свысока. Особенно к женщинам, которые почти вдвое моложе его и к тому же ни единого дня в жизни не проработали на телевидении.

С первых же минут он повел себя со мной невероятно высокомерно. Я отвечала злостью и возмущением. Несколько раз я довольно резко ответила ему, в результате чего он смертельно обиделся и стал считать меня скандалисткой.

В конце концов мне пришлось понять: здесь приспосабливаться надо мне. Не важно, что я уверена в своем праве на то, чтобы ко мне относились так же, как к корреспондентам-мужчинам, — такого права у меня нет. Возможно, оно прописано в трудовом законодательстве Финляндии, но в Москве не действует.

Поэтому я перестала твердить нашему оператору о равноправии. Вместо этого я нахваливала его работу, особо упоминая, что его опыт несравненно обширнее моего. Я узнала, когда у него день рождения, не забывала поздравить его и преподнести ему подарок. Короче говоря, я позволила ему чувствовать себя опытным мужчиной в годах, а сама исполняла роль молоденькой неопытной женщины.

Это отлично подействовало. Мы смогли работать вместе. Не без скрипа, но тем не менее.

А в мой день рождения он позвал меня в свою комнату. С величавым выражением на физиономии он протянул мне подарок — тяжелый пакет, завернутый в пеструю бумагу. «Ну, что ты, не нужно было! — воскликнула я. — Спасибо, ты такой милый! Надо же, ты помнишь про мой день рождения…»

Вид у него был необычайно довольный и одновременно лукавый. Подарком оказалась книга под названием «Уютный дом»; в книге говорилось о том, как обустроить жилище. Главная задача женщины.

Я так и не поняла, издевается он или хочет быть любезным, может, и то и другое. Но в любом случае он растрогал меня чуть не до слез.

Через несколько месяцев я позвала всю редакцию к себе домой на ужин. Когда я встречала гостей, на мне был фартук; наш оператор одобрительно посмотрел на меня и сказал:

«Этот фартучек тебе идет гораздо больше, чем карандаш в руках». И насмешливо улыбнулся ей, как бы говоря: «Ты хорошая девчонка, но надо бы тебе создать семью и прекратить играть в журналистику. Это занятие не для бабья».

К сожалению, бывают случаи, когда не помогают ни накрашенные ресницы, ни хитрость — человеку попросту не верят. На похоронах Ельцина я стояла с вышеупомянутым оператором и своими финскими коллегами перед храмом Христа Спасителя, чтобы снять стендап — короткий устный репортаж перед камерой. Пока мой коллега шел на свое место, я отошла посмотреть, насколько длинна очередь в церковь.

Не прошло и двух секунд, как примчалась милиция: «Девушка, здесь стоять нельзя. Идите и встаньте в очередь». «Все в порядке, я журналист», — сказала я и машинально показала аккредитацию российского Министерства иностранных дел.

Милиционер помоложе даже не взглянул на аккредитацию. Вместо этого он схватил меня за локоть: «Сейчас же идите и встаньте в очередь! Здесь нельзя останавливаться!»

«Черт возьми, я журналист! Вон стоит моя съемочная группа, я сейчас буду снимать стендап! Вы мешаете мне работать!» — взвыла я в ответ.

Милиционер потащил меня прочь; я сопротивлялась и орала все громче. Наконец прибежал милицейский начальник. Он внимательно изучил мою аккредитацию.

Потом он взял меня под руку, подвел к съемочной группе и спросил, на его взгляд, у наиболее заслуживающего доверия человека, то есть почти шестидесятилетнего оператора: «Это ваша девушка?»

Едва ли надо добавлять, что оператор весь остаток того дня в лицах изображал перед нашими служащими, как он вырвал Аню из лап милиции. И это совершенная правда. В глазах милиционеров я была просто потерявшейся девчонкой. Они не стали утруждать себя проверкой моих документов, потому что доверие ко мне с самого начала равнялось нулю. Вот оператор — совсем другое дело: солидного мужчину под шестьдесят проверять нет необходимости.

Русское общество демонстрирует мужской шовинизм весьма откровенно и устойчиво. Например, в порядке вещей писать объявления о приеме на работу следующим образом: «Требуется секретарь, женщина, до 25 лет, рост не ниже 175 см».

Я видела и такие объявления о рабочих вакансиях, где работодатель прямо сообщал, что нужен мужчина, хотя служебные обязанности не подразумевали использования физической силы. Подход, который в Финляндии запрещен законом.

Когда мы с моим оператором почти опаздывали на рейс в Петрозаводск, авиакомпания объявила только его имя. «Почему вы не объявили, что моя коллега тоже задерживается?» — спросил Илья, когда мы, пыхтя, добрались до двери. «Ну, девушка же с вами!» — весьма раздраженно ответила стюардесса.

Люди без притворства говорят то, что думают. В этом смысле Россия — страна спасительно либеральная. Никто не заботится о политкорректности; на деле это означает, что полемика иногда бывает более прямой и откровенной, чем в западном мире. Русские не живут в демократическом обществе, но, сравнивая их, например, со шведами, я иногда спрашиваю себя, какой из этих народов свободнее психологически.

К сожалению, это также означает, что можно говорить все что хочешь, например, о женщинах. Женщин откровенно оценивают по внешним качествам, это касается даже женщин, принимающих важные решения.