Макс Галло - Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934

«Все эти карлики, – кричит Гитлер, – которые думают, что у них есть что сказать против нашей идеи, будут сметены ее коллективной мощью!» Раздаются крики, толпа скандирует «Хайль! Зиг хайль!». «Ибо все эти карлики забывают одну вещь: они любят критиковать, но могут ли они предложить что-нибудь получше?»

Уносимый волной эмоций, Гитлер усиливает свою иронию и презрение: «Эти страшные червячки... что случится, если эти любители поплакаться получат власть? Германия погибнет!» Выбросив вперед зажатую в кулак руку, Гитлер встает на цыпочки и орет: «Это – сжатый кулак нации, который сокрушит всех, кто задумает саботировать наши решения!»

Крики, фанфары. В кого нацелен удар этого кулака, которым Гитлер потрясал в воскресенье 17 июня, – в человека, который помог ему встать у руля правления, благородного рыцаря Франца фон Папена, врага капитана Эрнста Рема, или в кого-нибудь другого?

Суббота 30 июня 1934 года

Боннский аэропорт Хангелар

1.45 ночи

Большие дорожные знаки, установленные на подъезде к аэропорту Хангелар, запрещают автомобилям парковаться вдоль набережных. Несколько минут машины медленно едут вдоль дороги, идущей из Бонна и огибающей аэродром. Затем она подходит к широкому въезду, обрамленному деревянными строениями. Освещенные желтыми огнями взлетные полосы исчезают во тьме. Машины останавливаются у контрольно-пропускного пункта, откуда уже виден трехмоторный «Юнкерс» Гитлера. Его команда и механики стоят отдельной группой под его моторами. Продолжая разговаривать с Геббельсом, фюрер рассеянно приветствует нескольких офицеров. Потом он быстро подходит к пилоту, который вышел вперед, чтобы встретить своего пассажира и проводить его до самолета. Пилот указывает на легкие, рассеянные по ночному небу облака, но Гитлер его не слушает, а быстро идет к кабине, глубоко засунув руки в карманы кожаного плаща; плечи его сгорблены.

Он знает, что надо торопиться. Когда решение принято, дальнейшее ожидание становится невыносимым, особенно если это решение принято после долгих колебаний. В промежуток времени, разделяющий момент окончательного решения и момент совершения действия, человек сгорает от нетерпения и рвется в бой. Гитлер поднимается по металлическому трапу, испытывая все это на себе; кроме того, он боится, что опоздал, что заговорщики, о планах которых его предупреждали несколько месяцев, опередят его. Заявления Рема, отъезд Франсуа-Понсе и речь Папена в Марбурге кажутся теперь Гитлеру звеньями одной цепи.

Понедельник 18 июня – четверг 21 июня

В докладе Далюега, переданном фюреру Герингом 18 июня, генерал СС собрал все доказательства вины лидеров СА и их намерения захватить власть. На самом деле доказательства довольно слабые, но в докладе приведены копии писем и записей телефонных разговоров, которые велись в очень откровенном тоне. Лидеры СА не сказали ничего того, что можно было бы посчитать изменой, но они высмеивали фюрера и министров кабинета с грубым плебейским юмором. Этого Гитлер простить им не мог. Каждый день, получая все более очевидные свидетельства унижения и пренебрежения, его все больше и больше ранят эти грубые, неуважительные шутки и сам факт того, что люди вроде Эрнста и Хайнеса, обязанные ему всем, включая их высокое положение, осмеливаются критиковать его и желают получить еще больше. Такие люди, несомненно, способны составить заговор ради удовлетворения своих собственных амбиций и аппетитов. Гитлер слушает Геринга, Гиммлера и Гейдриха, держа доклад Далюега в руке. Но в докладе есть вещи посерьезнее, чем уколы по самолюбию Гитлера. Обергруппенфюрер Эрнст и Хайнес несколько раз намекали на свое участие в организации пожара Рейхстага. Они болтают за кружкой пива, бросают намеки – словом, ведут себя как сообщники или шестерки, которые вообразили себе, что главарь банды будет плясать под их дудку, поскольку они тоже участвовали в разбое. Законы же бандитских группировок гласят: в преступном мире нет места жалости. И доклад, полученный Гитлером в конце того понедельника от Риббентропа, только усиливает его желание расправиться с Ремом.

В тот день личный представитель фюрера по иностранным делам встретился в Париже с президентом Французского совета. Сведения, которые он передал в Берлин, подтверждают информацию из досье Далюега и докладов Гейдриха и Гиммлера. Риббентроп указывает, что его разговор с президентом Французского совета усилил сложившееся у него впечатление, что французские правительственные круги твердо уверены в крайней неустойчивости экономического и политического положение в Германия; они предпочитают подождать, чтобы посмотреть, как будут развиваться события. «И вправду, жесткое, негативное отношение к нам со стороны французского правительства основано на мнении о том, что Германии предстоит пережить серьезные внутренние беспорядки».

И хотя сотни копий речи Папена в Марбурге, выражающей намерение людей, близких к вице-канцлеру, начать открытую кампанию против нацистского режима, были перехвачены, а гестапо и СД продолжают посылать фюреру доклады, полные негативной информации, как истинной, так и ложной, сообщение Риббентропа – еще одно подтверждение того, что откладывать больше нельзя.

Но фюрер еще не принял окончательного решения: он не может выделить несколько часов, чтобы хорошенько все обдумать и сделать свой выбор. Те, кто уже сделал его, тоже подчиняются обстоятельствам, поглощенные дневными заботами. Они поручили людям, действующим за кулисами, – Гейдриху, Эйке, Зеппу Дитриху – продумать все детали предстоящей операции. Голова Германа Геринга, одного из главных ее вдохновителей, занята только одним – как перевезти тело своей первой жены Карин в огромный склеп, который он соорудил в своем поместье.

Эксгумация тела назначена на вторник 19 июня на кладбище Леве. Погода стоит прекрасная, небо бледно-голубого цвета, июнь необычно жарок для Швеции. Кажется, что дневной свет навсегда вытеснил ночную тьму. Гроб Карин представляет собой длинный сверкающий цинковый ящик. В шесть часов утра, в присутствии нескольких близких друзей и родственников, состоялась короткая религиозная церемония. На ней присутствуют представители трех шведских нацистских партий, их флаги приспущены. Гора цветов медленно увеличивается. Они прибывают со всех концов Германии и от каждой партийной организации. Самый большой венок от Геринга, на нем лента с надписью: «Моей Карин». Гроб медленно вносится в специальный вагон, прикрепленный к пассажирскому поезду, идущему в Берлин, и погребальная процессия отъезжает, унося бренные останки шведской женщины, которая посвятила свою жизнь Герману Герингу и нацизму. В Стокгольме на платформе поезд приветствует толпа – мужчины, обнажив голову, вскидывают руку в нацистском салюте. Все это происходит в полной тишине. Спецвагон погружается на паром Drottning Viktoria, его сопровождает почетный караул. Спокойное море светится во тьме.