Макс Галло - Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934

Несколько месяцев спустя было обнаружено ее безжизненное тело. Она покончила с собой, по-видимому, от отчаяния и страха. Как бы то ни было, пресса не стала обсуждать это самоубийство. В Третьем рейхе никто не хочет знать о таких вещах. Никто не хочет вспоминать страшную смерть генерала фон Шлейхера и его жены, которая произошла субботним утром 30 июня 1934 года на их спокойной, уютной вилле в Нейбабельсберге.

Суббота 30 июня 1934 года

Мюнхен

В Мюнхене, как и в Берлине, жарко. В Мюнхене, как и в Берлине, распоясались убийцы. В центре города по улицам быстро проезжают черные машины, водители которых не обращают внимания на красный свет. Неожиданно дверца какой-нибудь из них распахивается, из нее выпрыгивают эсэсовцы и открывают огонь. Офицеры СА, консерваторы или чьи-нибудь старые враги падают мертвыми.

У подъезда к вилле Риттера фон Кара останавливаются две машины. Кар уже давно забросил политику, и теперь от него осталась только тень того человека, который в ноябре 1923 года сумел обмануть Гитлера и спастись. Именно из-за него, Риттера фон Кара, и провалился тогда Мюнхенский путч. В дверь его виллы звонят. Нет еще и десяти часов. Фон Кар в халате открывает дверь – на улице стоят три человека. Не говоря ни слова, они хватают его и затаскивают в машину. Они действуют так решительно, что фон Кар почти не сопротивляется. Не человеческие руки, а жестокое возмездие торжествующего нацизма тащит его в застенок. На улицах прохожие отворачиваются, делая вид, что ничего необычного не происходит. День стоит прекрасный, и в голубом небе светит яркое солнце. Сегодня днем набитые до отказа поезда отвезут семьи мюнхенцев на озера Баварии, где они проведут выходные. Так стоит ли беспокоиться о судьбе Риттера фон Кара, семидесятитрехлетнего старика, чье тело, изрубленное топором, будет через несколько дней валяться в грязи Дахау?

В той же самой грязи в нескольких метрах от него будет лежать другое тело. Этот мужчина убит выстрелом в сердце, пулей 7,65 миллиметра – такой калибр имеет оружие эсэсовцев, – кроме того, у него сломан позвоночник. Полиция без труда опознала труп – это было тело Бернхардта Штемпфле, имевшего когда-то несчастье быть близким другом Гитлера. В 1924 – 1925 годах Штемпфле, ярый антисемит, обладавший бойким пером, был редактором небольшого еженедельника в Мизбахе, который яростно нападал на евреев. Он читал корректуру «Майн кампф», переписал несколько абзацев, подправил стиль и углубил мысль. Когда книга стала библией нацизма, Гитлер не смог простить ему этих правок. Штемпфле был также в курсе амурных дел фюрера. Он знал, что Гитлер обожал Гели Раубаль, одну из дочерей своей сводной сестры, и превратил ее жизнь в ад своей патологической ревностью. Утром 17 сентября 1931 года Гели покончила с собой. После ее смерти Гитлер погрузился в глубокую депрессию, от которой оправился с большим трудом. Обстоятельства смерти Гели Раубаль публике не сообщались. Но Штемпфле они были известны. Он знал слишком много. Как бывший член ордена хиронимитов, он понимал, что его жизнь в опасности, и попытался исчезнуть. Но ему это не удалось. Сегодня утром убийцы нашли его и отвезли в Дахау. У Гитлера и других нацистских лидеров долгая память. Им нужно избавиться от своего прошлого, убедиться, что все свидетели, которые могут пролить на него свет, убраны. Мертвый свидетель лучше живого, лучше ошибиться, чем недоглядеть, лучше убить невиновного, чем упустить врага. Фрау Шмидт убедилась в этом на своем собственном примере. Услышав звонок, она открывает дверь. Четыре господина говорят, что хотят видеть ее мужа. Фрау Шмидт удивлена – она не знает этих людей, они совсем не похожи на обычных посетителей этого дома – музыкантов, журналистов, профессоров. Вильгельм Эдуард Шмидт – знаменитый музыкальный критик, уважаемый даже в Берлине. Сам Геринг, говорят, восхищается его статьями в «Мюнхенер нейсте нахрихтен».

Трое детей Шмидта окружают мать. Из гостиной доносятся звуки музыки – Шмидт играет на виолончели. Один из гостей настаивает, и фрау Шмидт идет, чтобы позвать мужа. Он входит, улыбаясь, и не успевает даже рта открыть, чтобы спросить, что от него хотят эти люди, как они хватают его и уводят с собой. Его жена, остолбенев, смотрит ему вслед, не понимая, что в их тихую, наполненную искусством жизнь ворвалась сама История. Вильгельм Эдуард Шмидт никогда не интересовался политикой, но она-то его и сгубила. Эсэсовцы и гестаповцы искали мюнхенского доктора, друга Отто Штрассера, Людвига Шмитта, но не смогли найти и тогда решили арестовать Вильгельма Шмидта, надеясь, что в суматохе никто не заметит подмены. Через несколько дней фрау Шмидт получит из Дахау гроб с телом мужа. Эсэсовцы, чтобы загладить свою вину, обязались выплачивать ей пенсию за погибшего мужа, и никак не могли понять, почему она отказалась. Для Черной гвардии ведь все равно – одной жизнью меньше, одной больше, какая, в сущности, разница? Так прошло последнее утро июня 1934 года.

Пока эсэсовцы в Мюнхене гоняются за своими жертвами, Гитлер все еще находится в Коричневом доме на Бринерштрассе. Весть о смерти Штрассера поражает его, словно удар грома.

Один из эсэсовцев в охране фюрера запомнил его реакцию – она отразилась у фюрера на лице. Но, придя в себя, Гитлер снова начинает говорить.

Он уже давно произносит речь перед штурмовиками, собравшимися в зале, которые слушают его с видом беспомощных животных. Рем, Хейдебрек, Хайнес, Шпрети – руководители, которым они клялись в верности, – теперь брошены в тюрьмы, унижены и оскорблены. Их называют не иначе как гомосексуальными свиньями. И они – штурмовики – должны подчиниться этой силе, словно самые последние трусы. Теперь эти гордецы, которых боялись как огня, эти дебоширы в коричневых рубахах и повязками на рукавах, с орденами и оружием дрожат от страха. Они так долго воевали с беззащитным населением и терроризировали мирных жителей, которые не могли дать им отпора, что совсем разучились давать настоящий отпор. Они испуганы и лишены присутствия духа. И вот теперь, дрожа от возбуждения в своем плаще, перед ними выступает не кто-нибудь, а сам фюрер.

Конечно же они верят ему, и Коричневый дом сотрясается от их громких криков: «Зиг хайль! Зиг хайль! Хайль Гитлер!» Но вот к штурмовикам, резко жестикулируя, подходит Рудольф Гесс. Его лицо сурово – он олицетворяет собой правосудие. «Вы все находитесь под подозрением, – заявляет он. – Так что невинным придется несколько дней пострадать по вине тех, кто вынашивал преступные планы. И пока следствие не установит, какую роль играл каждый из вас, вам придется посидеть под домашним арестом».

Далее выступает офицер СС, стоявший позади Гесса. Всех штурмовиков подвергнут обыску, а потом, если фюрер разрешит, они будут отпущены по домам. Один за другим, не выражая никакого протеста, штурмовики предстают перед эсэсовцами, которые их тщательно обыскивают. Разгром и унижение штурмовиков завершается. Эсэсовцы неумолимы, и длинная очередь хранит полнейшее молчание. Время победных гимнов прошло – или еще не наступило, – речь теперь идет о том, чтобы выжить.