Алан Кларк - План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945

Однако быстрота реакции – это самое последнее, чего можно было ожидать от группы армий «Висла». 111-я танковая дивизия послала донесение о начале русской атаки в 4:35 утра 26 января, но весь день вела бой без всякого руководства. Гудериан отметил в своем дневнике, что служба связи Гиммлера «не функционировала» и что «начало давать себя знать отсутствие организации». Оба замечания совершенно справедливы, но эти недостатки усугублялись еще кое-чем. В день начала наступления Гиммлер решил перенести свой штаб на 60 миль назад, в Орденсбург Крёссинзе. К ночи 111-я танковая дивизия, на протяжении 14 часов лишенная всякой связи со штабом группы армий (находившимся в состоянии междуцарствия после снятия Рейнгардта и прибытия Рендулича), отошла ночью на восток, взяв в сторону. Это было сделано очень своевременно, потому что на рассвете 27 января вторая из танковых бригад Богданова начала наступление по оси, эшелонированной к северо-востоку от направления первого удара. Русские прошли через остатки арьергарда 111-й танковой дивизии и прижали обе пехотные дивизии обратно к Висле. К полудню советские танки прошли через Мариенбург, и их головные части приближались к Мюльхаузену, находящемуся менее чем в 20 милях от Балтийского моря.

Соответствующая штабная работа и объективная оценка разведывательных данных позволила бы немцам установить две вещи. Во-первых, что наступление ведется под руководством Рокоссовского, а не Жукова; во-вторых, что оно не является продолжением продвижения на запад в Померании, а ударом по северной оси, нацеленным на блокирование немецких сил в Восточной Пруссии. Но в этот решающий день 27 января офицеры СС, находившиеся на ключевых постах в штабе армейской группы, в спешке и смятении неслись по дороге от Диршау к Орденсбургу Крёссинзе. Обстановка отнюдь не способствовала размышлениям и анализу. В результате, когда ночью Гиммлеру доложили о глубине наступления русских, он приказал эвакуировать всю позицию – всю линию, идущую с севера на юг, от Торуни до Мариенвердера. Это означало, что сильный северный «якорь» – позиция на нижней Висле – был сдан перед лицом воображаемой угрозы. Ибо в действительности русское наступление не было направлено против фронта группы армий «Висла», а шло параллельно ему. Если бы не поспешное отступление Гиммлера, русский коридор к Балтике был бы так ограничен, что можно было бы добиться вывода основной массы дивизий из Восточной Пруссии, а вместе с этим получить возможность разбить острие русского клина, проникшего на такую глубину. Но вышло так, что германский фронт снова развалился, и группу армий «Висла» оттеснили назад на позицию, где на нее навалилась ответственность за северный фланг и за жизненно важный центр.

Бедственное положение войск «национального вождя» усугубилось одновременно произошедшими событиями на южной оконечности границы армейской группы. Здесь местность между реками Одер и Варта была защищена линией постоянных оборонительных сооружений, многие из которых были построены еще в конце 1920-х годов силами для защиты от Польши, в период перед отказом от Версальского договора. Они были хорошо распланированы и добросовестно построены, но большая часть орудий была снята и перенесена к Атлантическому валу в 1943 году. В ноябре и декабре на этой позиции были дислоцированы 4 полка фольксштурма, которые занялись расчисткой полей обстрела и кое-где установкой мин. Боевая ценность этого гарнизона, даже при наличии необходимой вооруженности этой позиции, была крайне сомнительной. Большинство составляли инвалиды и пожилые, плохо подготовленные и дисциплинированные. Они подчинялись не вермахту, а партийным чиновникам, которые сами не имели военного опыта и не блистали личной храбростью.

Но тем не менее по числу состоявших на довольствии эта позиция и ее гарнизон выглядели удивительно солидно, и в эти тяжелые последние дни января и группа армий «Висла», и группа армий «Центр» начали надеяться на «позицию на Варте», причем одна опирала на нее свой южный фланг, а вторая – северный. Пока Познань, в 30 милях отсюда на восток, продолжала держаться, можно было думать, что волна русского наступления разобьется о город и не ударит полной силой против шаткого фольксштурма. Но к 27 января стало ясно, что колонны Жукова обтекают город и что их коммуникации, идущие по мерзлой земле, почти совсем не страдают. 28 января русские отвоевали свой первый плацдарм за Одером у Любина, и было очевидно, что в течение ближайших двух суток по «позиции на Варте» будет нанесен полновесный удар. На эту позицию был переброшен 5-й корпус СС (на самом деле разнородное сборище антипартизанских частей, недавно прибывших из Югославии). Но прежде чем он успел закрепиться, его командир, группенфюрер Вальтер Крюгер, находившийся в рекогносцировке, был захвачен русскими в плен, а в его машине была найдена карта всей позиции. На рассвете по обороне фольксштурма прокатилась атака русских, а во второй половине 30 января советские танки прошли через Швибус и Цюллихау.

Результатом этого нового поражения стало то, что оба фланга группы армий «Висла» опять повисли в воздухе, а Шёрнеру пришлось сократить свой левый фланг. Между двумя группами армий снова открылась брешь, и было слишком мало войск, которые можно было бы выставить между надвигавшимися колоннами Жукова и Конева, наступавшими в тандеме, и восточным берегом Одера на всем его протяжении от Кюстрина до Глогау. Некоторое представление о царившем у немцев беспорядке может дать тот факт, что на аэродроме в Эльсе русские захватили 150 самолетов в рабочем состоянии, включая 119 четырехмоторных «кондоров» F-W – то есть всю численность «группы поддержки подводных лодок», которую берегли для нового наступления в Атлантике.

Но как раз в этот момент, когда русские войска потоком вливались в перешеек между Одером и Вартой, их выступ начинал принимать классически-уязвимое очертание, которое можно было сравнить только с германским выступом, когда они заполнили излучину Дона в своем броске к Сталинграду.

Гудериан четко знал, что следует делать. Он инстинктивно ощущал истощение русских даже в момент их побед. Он видел, какой долгий путь они прошли, как много островков сопротивления оставили за собой. Он лучше, чем кто-либо, знал, насколько хватает срока службы танковых гусениц, на какой стадии команда танка доходит до полного изнеможения, где тот уровень, ниже которого не может снижаться система снабжения.

Понимая, как этот человек, танковый бог, борется с техническими трудностями и противниками, нельзя не почувствовать к нему уважения. Он знал, что для повышения эффективного контрудара нужно время. Однако ему приходилось сталкиваться с одним разочарованием за другим в усилиях осуществить свои планы. Первым было назначение Гиммлера командующим группой армий, которую он выбрал для выполнения задачи. Тем самым была сведена к минимуму возможность самому руководить сражением. Затем, на совещании 27 января, Гудериан получал еще один удар от Гитлера. Тот сообщал ему, что он решил направить 6-ю танковую армию (головные элементы которой должны были прибывать с Запада уже на следующий день) на освобождение Будапешта вместо использования ее на Одере. Эта тема обсуждению не подлежала. В тот вечер Гитлер не желал никого слушать, кроме начальника управления кадров армии, генерала Бургдорфа. Бургдорф принадлежал к тому презренному племени придворных, которые процветают, беззастенчиво паразитируя на настроениях и вкусах тирана, до полного забвения своих прямых служебных обязанностей. Тогда он развлекал фюрера рассказами о мерах, к которым прибегал Фридрих Великий, борясь с «ослушанием», и смаковал подробности некоторых его приговоров. Они привели Гитлера в восторг, и он воскликнул: «И люди еще воображают, что я жестокий! Хорошо было бы [среди присутствовавших было не много людей, кому бы это могло понравиться] заставить всех крупных руководителей в Германии ознакомиться с этими приговорами».