Алан Кларк - План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945

Как только Клейст оказался за Доном, темп его наступления сильно возрос. 29 июля он овладел Пролетарской (первоначальный рубеж остановки в старом плане ОКХ); через два дня он выступил из долины Маныча и вступил в Сальск, выслав одну колонну вдоль железной дороги на Краснодар, чтобы прикрыть левый фланг 17-й армии, а вторую колонну послал через степь к Ставрополю, который пал 5 августа. Армавир был взят 7-го, и Майкоп, где уже были видны первые русские нефтяные вышки, 9 августа.

Однако у Паулюса, наступавшего по донскому коридору, дела оборачивались по-другому. Сопротивление русских было крайне слабым, пока немцы не достигли реки Чир. Но само расстояние – более 200 миль – и то, что только танковый корпус Витерсгейма был полностью мобильным, означали, что 6-я армия слишком растянулась и что едва ли она сможет провести успешную атаку с ходу, если встретит серьезное сопротивление. 12 июля Ставка объявила о создании нового Сталинградского фронта (под командованием Тимошенко, 22 июля был назначен Гордов) и стала пополнять его дивизиями из московского резерва, насколько позволяла скорость перевозок по железной дороге. В течение трех недель шли гонки за выигрыш времени, напоминавшие лето 1941 года, между атакующими колоннами немцев и срочно сосредоточивавшимися резервами защитников города. На этот раз выиграли русские, хотя у них все висело на волоске.

Генерал Чуйков, один из трех-четырех человек, которым суждено было вдохновлять и направлять Сталинградскую битву, в это время командовал армией резерва, которая была рассредоточена вокруг Тулы. Она состояла из четырех стрелковых дивизий, двух моторизованных и двух танковых бригад и, вероятно, представляла значительную долю оставшегося у Ставки резерва. Некоторое представление о срочности, чтобы не сказать суматохе, и о напряженности их переброски по железной дороге может дать их приказ на передвижение, который предусматривал высадку на не менее чем семи станциях. После прибытия Чуйков получил весьма неопределенные приказы, и они убедили его в том, что «штаб фронта, очевидно, имел крайне ограниченную информацию о противнике, который упоминался лишь в самых общих чертах». И так как эти приказы предусматривали немедленный форсированный марш его солдат на расстояние 125 миль, он запротестовал:

«Изучив директиву, я немедленно заявил начальнику штаба фронта, что выполнить ее в срок невозможно, так как части армии, которым предписывались такие задачи, еще не прибыли. Начальник штаба ответил, что директива должна быть выполнена, но затем, подумав, предложил мне зайти к нему на следующий день.

Но утром следующего дня его не оказалось в штабе, и когда он будет, сказать никто не мог. Что же делать? Время не ждет!.. Я зашел к начальнику оперативного отдела штаба фронта полковнику Рухле и, доказав невозможность выполнить директиву в установленный срок, попросил его доложить Военному совету фронта, что 64-я армия может занять оборонительный рубеж не раньше 23 июля.

Полковник Рухле тут же, никому не докладывая, своей рукой исправил срок занятия оборонительного рубежа с 19-го на 21 июля. Я был поражен. Как это начальник оперативного отдела, без ведома командующего может менять оперативные сроки? Кто же командует фронтом?»

Из рассказа Чуйкова ясно, что «гонки» между Паулюсом и защитниками Сталинграда касались большего, чем вопросов сосредоточения и развертывания. Основная проблема заключалась в восстановлении морального духа Красной армии. Сможет ли прибытие молодых командиров и свежих войск из армий резерва сплотить разбитые остатки старой армии Тимошенко, которых нес перед собой напор группы армий «Б» в излучине Дона? Советская тактика 1942 года сводилась к отступлению в случае прорыва своих флангов – уступать землю, но не жизни, избегать гибельных сражений с окружением, как было в 1941 году. Но в этих условиях – длительных отходов по пылающей родной земле – труднее всего сохранить моральный дух, особенно среди относительно примитивных и плохо подготовленных частей, характерных для Красной армии, какой она была в то время. Энергия и героизм обороны Сталинграда – это мерило того возрождения, которого буквально за несколько недель добились несколько человек – Чуйков, Хрущев, Родимцев, Еременко. Вместе с тем видно, что в Красной армии не все было благополучно в июле 1942 года. Сам Чуйков описывает, как в первый же день на фронте он лично отправился в разведку:

«Я встретил штабы двух дивизий… они состояли из нескольких офицеров, передвигавшихся на трех – пяти автомашинах, груженных до отказа канистрами с горючим. На мои вопросы: «Где немцы? Где наши части? Куда следуете?» – они ничего путного ответить не могли… Было ясно, что вернуть этим людям утраченную веру в свои силы, поднять боеспособность отступавших частей не так-то легко».

О 21-й армии на правом фланге Сталинградского фронта и первом пункте управления, который он посетил, Чуйков писал:

«Штаб 21-й армии был на колесах; вся связь, все имущество были на ходу, в автомобилях. Мне не понравилась такая поспешность. Во всем здесь чувствовалась неустойчивость на фронте, отсутствие упорства в бою. Казалось, за штабом армии кто-то гонится, и, чтобы уйти от преследования, все, с командармом во главе, всегда готовы к движению».

О Гордове (который был снят после прибытия Еременко и Хрущева):

«Это был седеющий генерал с усталыми и, казалось, ничего не видящими глазами, в холодном взгляде которых можно было прочесть: «Не рассказывай мне об обстановке, я все знаю, но ничего не могу поделать».

Между 25-м и 29 июля, пока Гот вел бои на нижнем Дону под Цимлянской, 6-я армия попыталась внезапным штурмом захватить Сталинград. Слабое сопротивление, которое он встречал до сих пор, подтолкнуло Паулюса вводить в бой свои дивизии по мере их подхода, вместо того чтобы дать им передохнуть. В результате немецкие и советские подкрепления вводились в бой примерно одинаковыми темпами. Русские начали боевые действия с небольшим численным перевесом, потому что потрепанной 62-й армии (в то время под командованием генерала Лопатина) было приказано стоять и сражаться на реке Чир. Паулюс имел заметное превосходство по танкам, поддерживаемым вначале тремя, потом пятью, потом семью пехотными дивизиями. Произошло долгое, беспорядочное сражение, в котором русские были постепенно выдавлены из излучины Дона. Но 6-я армия была так сильно помята, что больше не имела достаточных сил для самостоятельного форсирования реки. Не удалось и вытеснить русских из петли реки у Клетской, и эта оплошность впоследствии оказала поистине катастрофическое влияние в ноябре. В этот момент у Паулюса не было достаточно сил выкуривать советскую пехоту из каждой маленькой излучины на западном берегу, и об этих плацдармах вскоре забыли в пылу ожесточенной битвы за Сталинград. После того как этот район перестал быть активным сектором фронта, его передали румынам, а те ничего не делали и просто оставались в обороне на всем протяжении своего пребывания на этом рубеже.