Ладислас Фараго - Игра лисиц. Секретные операции абвера в США и Великобритании

В Нью-Йорке Веземанн быстро сел на хвост Кривицкому, преследуя русского, где бы тот ни появлялся. Он был не единственным иностранным агентом, проявлявшим интерес к Кривицкому. Вторым был печально знаменитый ликвидатор ГПУ, известный как Ганс, или Иуда Рыжий, который только что убрал Игнатия Рейсса, прежде близкого сотрудника Кривицкого по советской секретной службе, также бежавшего на Запад.

Кривицкий сразу же заметил эту парочку преследователей и не питал иллюзий на их счет. Он не сомневался, что Иуда Рыжий прибыл в США, чтобы убить его, но, зная выдающиеся способности Веземанна похищать людей, Кривицкий боялся, что немец выкрадет его, доставит в нью-йоркский порт и погрузит на судно, отправляющееся в Третий рейх, судьба, которой затравленный человечек страшился больше смерти.

Он обратился за помощью к американским властям, но ничего сделано не было. Вскоре после этого, появившись в одном из ресторанов на Таймс-сквер, Кривицкий буквально наткнулся на Ганса. Доведенный до отчаяния, он накинулся на свою тень.

– Ты здесь, чтобы убить меня, Ганс? – спросил он, но Иуда Рыжий притворился, что потрясен подобным обвинением.

– Нет, – ответил он. – За мной самим охотятся.

Нет сомнений, что, опасаясь быть захваченным вместе со своей жертвой, Ганс перестал преследовать Кривицкого, но Веземанн продолжал следовать за Кривицким все более зловеще и угрожающе.

Когда 1 сентября в Европе разразилась война, ФБР и управление военно-морской разведки внесли преследователя Кривицкого в свой список подозрительных лиц. Веземанн срочно телеграфировал капитану 3-го ранга Протце, что «американские власти явно подозревают, что мое присутствие здесь связано с моей работой на вас», и попросил, чтобы его отозвали. В ответной телеграмме Протце приказал ему остаться.

Тем не менее его положение становилось все ненадежнее, и через несколько недель ему разрешили выехать из США на японском судне. Когда он прибыл в Токио, его ожидала телеграмма с приказом возвращаться в Соединенные Штаты через Бразилию. Он не мог выехать из Иокогамы до 13 августа, а затем пришлось просидеть в Никарагуа, прежде чем появиться в Соединенных Штатах в декабре.

К тому времени Кривицкий уже не мог выносить напряжения жизни беглеца. Измученный как воображаемыми, так и реальными преследователями, которые, как он предполагал, намеревались убить его, он выехал из Нью-Йорка в Вирджинию, где рассчитывал достать у одного из своих знакомых пистолет.

В воскресенье 9 февраля он возвратился из своей краткосрочной поездки и остановился в Вашингтоне неподалеку от «Юнион-стейшн» в отеле «Бельвю», где, по-видимому, собирался только переночевать. Был темный промозглый вечер, когда в 18 часов он зарегистрировался в отеле. На следующее утро горничная нашла его за запертой дверью в его номере на шестом этаже распростертым на кровати с одолженным пистолетом в руке. Он был мертв не менее шести часов.

Бернард Томпсон, шеф вашингтонских детективов, утверждал, что в этой смерти нет ничего подозрительного.

– Все физические улики указывают на самоубийство, – заявил он.

Ганс Веземанн согласился с заключением Томпсона, но с мрачной ухмылкой. Его миссия потеряла смысл, и через несколько дней он отбыл в Венесуэлу, где зашел в германское посольство к резиденту абвера, работавшему под крышей торгового атташе, и оставил ему шифрограмму для передачи в Берлин. Это был его последний отчет. В нем он заявил, что следовал за Кривицким на протяжении всего пути в Вашингтон и был перед отелем, наблюдая, как Кривицкий регистрируется у стойки портье. «Я полагаю, что он заметил и узнал меня, – заключил он. – Я думаю, что напугал его до смерти».

Правда это или нет, но миссия Веземанна завершилась.

25 апреля 1940 года адмирал Канарис был приглашен к министру иностранных дел Риббентропу, чтобы обсудить «довольно деликатное дело». Немецкие войска вновь заняли Нарвик, и абвер работал круглые сутки, выполняя последние мероприятия по подготовке вторжения в Нидерланды. Но, прибыв в просторный кабинет Риббентропа на Вильгельмштрассе, Канарис с удивлением узнал, что министр иностранных дел вновь поднимает вопрос о шпионаже в Соединенных Штатах в любых формах и в любых местах. Трудная задача обеспечения нейтралитета США была возложена на Канариса, заявил министр.

Канарис заверил Риббентропа, что нет причин для беспокойства: у абвера нет агентов в США, «ведущих разведку в армии США и ВМФ США». Но даже если дело и обстояло таким образом, Канарис все же стал энергично развивать деятельность абвера в Соединенных Штатах. В тот же день, когда произошла беседа с Риббентропом, он издал приказ для руководства своей организации, в котором говорилось: «Настоятельно необходимо собирать секретную информацию о [американском] техническом и экономическом развитии… включая и вооруженные силы».

Через несколько дней была выпущена вторая директива, в которой указывалась тематика информации, которую должны были добывать агенты, включавшая в себя «изобретения и новые конструкции любого вида для армии и флота, особенно новые типы самолетов, авиадвигателей и военных кораблей.

Наши агенты должны работать независимо друг от друга. Провал той или иной группы, таким образом, затронет лишь ее, не коснувшись других».

Как только утих скандал, вызванный провалом Румриха, капитан 3-го ранга Файффер и майор Риттер, отвечавшие за американское направление, решили, что можно без опасений вновь приступить к работе. Файффер позднее писал:

«Мы возобновили деятельность, принимая более тщательные, чем прежде, меры безопасности, и добились очень хороших результатов. Множество ценных агентов, строго следуя указаниям, действовали эффективно и с поразительной безнаказанностью».

Агентура абвера представляла собой внушительную силу. Продолжал работать Герман Ланг, похитивший бомбардировочный прицел Нордена, как и его коллега по «Сперри джироскоп» Эверетт Минстер Рёдер. Суперагент Симон Кёдель получал ценную информацию непосредственно из военного министерства, поскольку входил в список лиц, допущенных к секретным данным. Лили Штайн, их незаменимая роковая женщина, по-прежнему работала на Риттера и была вхожа в избранное общество Вашингтона, связывая видных чиновников (включая высокопоставленного сотрудника Госдепартамента) и нью-йоркскую богему. Признанным мэтром шпионской сети Риттера стал неукротимый Фредерик Юбер Дюкесн.

Это были их безмятежные дни. Как позднее адмирал Канарис отмечал в своем письме к генералу Вильгельму Кейтелю, именно в тот период Рёдер раздобыл «чертежи всего радиооборудования нового бомбардировщика Глена Мартина» и среди других производимых «Сперри» приборов «секретные чертежи дальномера, прибора слепого полета, указателя крена и поворота и навигационного компаса». В то же самое время Дюкесн отправил в Германию «конструкцию секретного аккумулятора, механизм движения воздушного винта и чертежи многих других секретных приборов». Старый профи нашел эту работу настолько легкой и чувствовал себя настолько безопасно, что для того, чтобы добыть информацию, отправлялся непосредственно к источникам. Прочитав в «Нью-Йорк таймс» краткую заметку о каком-то новом противогазе, разрабатываемом армейской службой химической войны, он немедленно ухватился за эту ниточку. Конструкция противогаза не только представляла интерес сама по себе, но и могла указать на то, какие отравляющие вещества разрабатываются службой химической войны. Чтобы получить характеристики противогаза, он написал письмо непосредственно начальнику службы химической войны, где в тщательно подобранных выражениях охарактеризовал себя как «известного, заслуженного и ответственного писателя и лектора» и попросил дать ему сведения о новом противогазе. «Не волнуйтесь, если эта информация секретна, – приписал он в конце письма, – потому что она будет находиться в руках у хорошего гражданина». С обратной почтой он получил эту информацию.