Дэвид Райс - Византийцы. Наследники Рима

Четкая система выпуска бронзовых монет начинается с Анастасия I (491–518), который ввел в обращение большую бронзовую монету фоллис (фото 59, о), равную 40 нуммиям. Она была помечена на реверсе большой буквой «М», означавшей сорок. Были также монеты в 20, 10 и 5 нуммий, помеченные соответственно буквами «К, I, E». В Фессалонике и Александрии чеканились монеты и других достоинств, вроде александрийской в 12 нуммий, помеченной «IB». Такие знаки достоинства на бронзовых монетах применялись вплоть до Македонской эпохи, но совершенно вышли из употребления после правления Василия I, когда их заменили божественными фигурами, такими же, как на золотых монетах.

В ранний период монеты иногда датировали годом данного царствования. Последний раз такое датирование выпуска бронзовых монет было в тридцатый год царствования Константина V (777). Есть и другие монеты, дату выпуска которых можно привязать не только к тому или другому императору. Например, когда на них присутствует два императорских портрета, знаменуя коронование соправителей (фото 59d). Такое четкое датирование можно видеть на монетах Феофила: на ранних выпусках он представлен один, а на более поздних – с императрицей Феодорой и тремя их дочерьми. Это могло произойти только после смерти в 829 году его отца Михаила II, у которого он до того года был соправителем.

При Василии II и Константине VIII (976—1025) был введен новый тип монеты, тонкой и вогнутой, называемой скифати. Они оставались в ходу и дальше наравне с привычными более толстыми монетами, но так и не вытеснили их из обращения. Вызывает удивление сам факт их выпуска, может быть, они хотели показать более низкую их ценность или предполагали использовать в какой-то определенной местности, например только в пределах империи. Часто рисунок на тонких монетах был изящнее, чем на толстых. И хотя трудно определить их иначе как упадочные, они, тем не менее, были весьма привлекательны. Как и на толстых монетах, их реверс характеризовался большим числом религиозных фигур (Христа, Богоматери, даже святых). Так, на монетах Иоанна II (1118–1143) появляется святой Георгий. На монетах Мануила I (1143–1180) – святой Федор и святой Димитрий, а также голова молодого Спасителя, Христа Иммануила.

До эпохи Андроника II (1282–1328) византийские монеты, казалось, были в избытке. После его правления, если судить по дошедшим до нас источникам, число их уменьшилось, а золотых монет какое-то время не было вовсе. Затем они были вновь пущены в оборот Мануилом II (1391–1425). Если бы судьба повернулась иначе, не была столь жестока и ход событий не столь неумолим, Мануил II стал бы одним из по-настоящему великих византийских императоров. Достойной данью памяти необыкновенно выдающегося человека служит этот последний акт, символизирующий одновременно и прошлое величие империи, и честность ее экономической политики, которая сделала безант одной из самых знаменитых монет в истории.

Если рассматривать искусство Византии в целом, его, безусловно, следует назвать религиозным и христианским (фото 61–63). Конечно, были исключения, и многие дошедшие до нас вещи являются предметами светского искусства. Это и мозаичные полы, и группа резных изображений, известных как консульские диптихи, и большое число серебряных блюд и тарелей, датируемых периодом до VIII века. А в среднем периоде мы видим шкатулки слоновой кости с резьбой на мифологические темы (фото 69), а также шелка и статуи, украшенные восточными орнаментами (фото 65–67). И разумеется, было множество ювелирных изделий, предназначенных для личного пользования. Однако примеров сколько-нибудь масштабных светских убранств не сохранилось, за исключением одного зала в Палермо, украшенного мозаиками XII века (фото 71). Хотя летописи рассказывают о некоем покое в Большом дворце Константинополя под названием «Персидский дом», весьма похожем на этот зал в Палермо. Другой зал Большого дворца украшают мозаики с изображением военных походов Велизария. Еще в одном стоял удивительный золотой трон, который мог подниматься в воздух. Рядом с ним находилось золотое дерево с золотыми птицами, умевшими щебетать, а перед ним – охраняющие львы, умевшие рычать. Он был сделан для императора Феофила (829–842) и поражал всех, кто его видел. Несколько путешественников оставили нам восторженные описания. Но как и многое другое, трон и мозаики погибли во тьме веков, а нам достались только рассказы об этих чудесах.

Представленная нами картина византийского искусства выглядит какой-то однобокой. Между тем, как показало рассмотрение истории Византии, а также образа жизни и мысли византийцев, религия играла там роль гораздо более существенную, чем в других средневековых странах. Так что именно в религиозной сфере обнаруживаются самые оригинальные и вдохновенные произведения византийского искусства, а потому утрата светских художественных работ далеко не означает потери лучших произведений. Притом изумительный сплав Востока и Запада, благодаря которому религиозное искусство приобрело свой неповторимый облик, в сфере светской культуры столь же яркого выражения не нашел.

Большая часть искусства светского имеет явный эллинистический оттенок. Так, серебряные сосуды, вплоть до VII века, украшены чисто классическим декором, на основании чего их можно было бы приписать дохристианской эпохе, если б не было на них контрольного штампа, клейма, которое ставили только в столице Византии после нанесения узора (фото 53). Эти узоры настолько классичны, что Мацулевич, автор первой публикации о серебряных сосудах Эрмитажа, пустил в обращение термин «византийский антик», чтобы описать его стиль. Нечто подобное мы видим и в скульптуре, даже если темы христианские. Этот стиль обычно называют сейчас неоаттическим.

Ранние изделия резьбы по слоновой кости не имеют столь же выраженного греческого оттенка и не всегда легко отличимы от римских. Огромные и многочисленные императорские диптихи, вроде находящегося в Лувре изображения Анастасия, известного как «Пластина Барберини» (фото 60), или резного изображения Ариадны во Флоренции, несомненно, сделаны в Константинополе. В них все великолепие и достоинство, которое мы связываем с византийским двором. Особенно интересна первая работа. Внизу на ней мы видим фигуры поклоняющихся: с одного бока – покоренных северных варваров, с другого – индийских послов. Пластины из резной слоновой кости, которую заказывали консулы, вступая в должность, не столь очевидно константинопольские. Если бы мы не знали имен этих консулов, ежегодно назначавшихся в Рим и Константинополь, нам не всегда было бы легко отличить работу западную от восточной. Скорее разница в них указывала на различие в характерах людей, которым они предназначались. Так, знак Флавия Анастасия от 517 года (ныне в Медальном кабинете Лувра) великолепен и помпезен, знак Магнуса от 518 года полон достоинства, а знак Юстиниана от 521 года (ныне в Милане) демонстрирует сдержанность, способную удовлетворить даже самого придирчивого современного критика, противника излишеств (фото 61–63).