Адам Улам - Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года

Отсутствие единства между социал-демократами казалось теперь еще более парадоксальным, поскольку и ленинцы, и их противники использовали все возможности для ведения легальной деятельности в России. Большевики выпускали газету «Правда» в противовес меньшевистскому «Лучу». [217]

Насколько эффективно могли бы социалисты использовать предоставленные возможности и какую бы извлекли выгоду из растущего классового сознания рабочих, если бы они объединились! Предпринимались отдельные попытки к объединению, но в противоборствующем лагере не было личности подобной Ленину, никого, кто бы обладал такой же выносливостью и энергией, талантом пропагандиста и агитатора, способностью предугадать и разрушить планы противника. В 1912 году Троцкий предпринял попытку объединить антиленинские силы. На конференции в Вене он объединил меньшевиков с остатками ультиматистов и отзовистов. Но этот «Августовский блок» (под таким названием он вошел в историю) оказался нежизнеспособным. Ленин не преминул отреагировать: Троцкий теперь занял место, которое до него занимал Струве, а потом Мартов. «Дружески настроенный Троцкий опаснее враждебно настроенного», – писал Ленин о человеке, с которым спустя четыре года будет бороться плечом к плечу.

Словно добрые, действующие из лучших побуждений школьные учителя, пытающиеся прекратить детские ссоры, руководители II Интернационала регулярно предпринимали попытки рассудить и объединить русских. Один из них даже отправился в Россию, чтобы на месте разобраться, что на самом деле происходит между меньшевиками и большевиками. Это был июль 1914 года. В Сараеве уже звучали выстрелы, а в Брюсселе Международное социалистическое бюро организовало совещание по «русскому вопросу». На нем присутствовали представители меньшевистского организационного комитета и меньшевистского Кавказского областного комитета, троцкистской группы «Борьба», меньшевистской думской фракции, плехановской группы «Единство», группы «Вперед», Бунда, социал-демократии Латышского края, социал-демократии Литвы, польской социал-демократии, польской социал-демократической оппозиции. Ленин решил не ехать на совещание. Возможно, он не хотел подвергать себя нападкам со стороны практически всех представленных фракций. Не было никакой надежды, что он, как это было в 1907 году, согласится на объединение. Несколько лет назад Плеханов отметил, что, когда Ленин захотел объединиться с другой группой, он действовал таким же образом, как голодный человек «объединяется» с куском хлеба. Теперь ни о каком объединении не могло идти речи. Указания, которые Ленин дал своим делегатам, прибывшим на совещание в Брюссель, свидетельствовали о его непримиримости по вопросу о единстве.

Владимир Ильич поручил Инессе Арманд озвучить позицию большевиков. В этом можно увидеть доказательство его страстной влюбленности, но скорее он чувствовал, что может положиться на Инессу, в то время как другой более известный большевик мог не устоять перед соблазнительными призывами к объединению, идущими от его старых товарищей. Условия, выдвинутые большевиками, были откровенно абсурдными и неприемлемыми. Они призвали другие группы отречься от своих принципов и повести решительную борьбу с ликвидаторами. Меньшевики должны были подчиняться большевистскому Центральному комитету, польских социал-демократов следовало заклеймить как «буржуазных демократов». Они должны взять обратно клеветнические слова о большевиках, грязных деньгах и Романе Малиновском. Инструктируя Инессу, Ленин подчеркивал тот факт, что большевики не собираются обращать ни малейшего внимания на мнение большинства.

Они ни на каких условиях не согласятся на общепартийный съезд, где, по всей вероятности, окажутся в полной изоляции и в меньшинстве. [218]

Брюссельское совещание проголосовало за объединение русских социал-демократов; большевики остались в меньшинстве. На этом прения были прекращены, чтобы продолжиться на конгрессе II Интернационала, который должен был состояться в августе в Вене. Если бы конгресс состоялся, то, вероятно, Ленину и его группе объявили бы строгий выговор и, возможно, исключили из международного социалистического движения. Но вмешалась война.

Война застала Ленина в Поронине. Тот факт, что он находился на отдыхе, вдали от Кракова, доказывает, что ему, как и огромному большинству его современников, казалось невероятным, что европейский кризис, начавшийся с убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда, обернется мировым пожаром. За несколько лет Европа прошла от одного международного кризиса до другого. Каждый, кто следил за событиями, происходящими в мире, одновременно ждал и страшился приближающейся катастрофы, но мало кто думал, что все произойдет летом 1914 года. Предыдущие кризисы породили ошибочное представление (нам следует об этом помнить сегодня): великие державы не допустят «настоящей» войны; рабочий класс Европы не позволит своим хозяевам превратить его в пушечное мясо.

Ленин уже давно понял неизбежность мирового конфликта. Сможет ли царская Россия с еще не зажившими ранами безболезненно втянуться в конфликт, который задержит развитие процессов, приведших к революции 1905 года? Он был уверен, что в данном случае западные социалисты предадут рабочий класс, а все разговоры о том, что с помощью всеобщей стачки можно остановить войну, являются типичной оппортунистической лакировкой действительности. Объявление о начале войны повергло в шок. Из польских газет Крупской удалось понять, что немецкие социалисты поддержали другие партии в рейхстаге при голосовании по вопросу о военных кредитах. Ленин не мог поверить в это. Он не ожидал, что лучшие из них, такие воинствующие марксисты, как Карл Либкнехт, могут согласиться с этим преступным решением. [219]

Ленин обратился к человеку из своего окружения, знающему польский язык; Надя, должно быть, неправильно истолковала газетную информацию. Увы, все было именно так: парламентские представители партии Маркса и Энгельса единодушно проголосовали в поддержку правительства.

По практическим соображениям Ленин при известии об империалистической войне никак не проявил охватившие его одновременно гнев и ликование. Он, русский подданный, жил в стране, находившейся в состоянии войны с Россией. Развилась естественная шпиономания, даже в среде простых людей, живших в горах, которые не могли осознать всей полноты происходящего. Законопослушный крестьянин сообщил полиции о живущем в Поронине таинственном русском господине, который часто ходит в горы и, конечно, чертит планы стратегических объектов. Полиция провела обыск в доме, где жили Ульяновы, и обнаружила листы бумаги, исписанные цифрами, – безусловно, зашифрованные сообщения для вторжения казаков (на самом деле это была рукопись по аграрному вопросу, изобилующая статистическими данными). Однако полиция действовала спустя рукава, в обычной манере бюрократического аппарата Габсбургов. «Шпиону» объяснили, что на следующий день он должен явиться в полицейское управление ближайшего города. Там его допросят люди, более осведомленные в таких вопросах, чем простой деревенский констебль.