Алла Демидова - Письма к Тому

Все, Том, заканчиваю. Еще раз спасибо за приглашение, – но пока не надо. Кредитную карточку свою я пытаюсь здесь использовать, но покупать абсолютно нечего, а я на всем готовом. Вот в сентябре пошикую в Париже. Целую. Юлии поклон.

9 августа 1999 г.

Дорогая Алла! Я рад, что ты продолжаешь свое лечение. Бог бережет тебя, я чувствую. Бог берег тебя и тогда, когда операцию делал талантливый хирург. И то, что ты, несмотря на болезнь, работаешь. Не всякому дано быть одаренным таким характером!

Хочешь играть мужские роли? Почему бы и нет? Ты знаешь, что Karl Jung написал большую работу о тенденции мужчин, старающих принимать женские черты и обратно. Объяснение совсем простое. Есть и физическое объяснение – падение estrogen’a в женщине. Я знаю, ты справишься со всем, что захочешь – ты сильная!

Я помню в 1968 году, когда были «чешские события», я был в Югославии со своей семьей. Помню, как обрадовался, когда узнал о чешской революции против коммунистической системы. Конечно, в то время чехи не обратили внимания на вашу Спиридонову. Для них протест одной женщины, причем исторической и киношной, для той реальности чешской жизни, конечно, ничего не значил. Чехи просто проигнорировали гуманные качества ваши и ее.

Набирайся сил для дальнейшего. Целую.

28 сентября 1999 г.

Том!

Я опять оказалась в Париже. На сей раз в Театре поэзии около Центра Помпиду я открывала серию концертов-вечеров по Пушкину. Меня удивило, что в зале помимо моих постоянных парижских друзей сидели французы с отксерокопированными переводами текстов стихов Пушкина и внимательно и тихо прислушивались к музыке незнакомой речи. Мне иногда казалось, что в зале никого нет – такая стояла тишина. И вспомнила, как много лет назад мы с «Виртуозами Москвы» во главе со Спиваковым приехали в Париж, чтобы дать концерт в зале «Plejel» (как наша консерватория). Я должна была читать ахматовский «Реквием» в конце первого отделения. Музыка Шостаковича, выхожу, начинаю текст и слышу шелест программок – французы стали искать перевод, а там была моя фотография (почему-то из «Гамлета»), подробное описание моего костюма от Ив Сен-Лорана, который мне подарили родственники Лили Брик и ни слова из ахматовского «Реквиема». А Вы знаете, как французы терпеть не могут чужую речь. Начался ропот. Я стиснула за спиной кулаки так, что потом на ладонях остался кровавый след от моих ногтей и, забыв про зал, сконцентрировалась на ритме строчек. Через какое-то время слышу тишину. Стихи, как и музыка, несут помимо слов свою эмоциональную нагрузку. Правда, если это хорошие стихи.

А сейчас в Париже они открывали для себя Пушкина. В буквальном смысле – открыли в каком-то сквере памятник Пушкину – небольшой бюст. А после концертов в театре оставались в зале и устраивали «радения» при свечах. Я однажды послушала, о чем они говорят: ну например, полночи они спорили, был ли Дантес голубым или нет – ведь он был влюблен в Гончарову. Так хотелось включиться в эти разговоры, но потом подумала – пусть сами для себя находят истину. Моя задача – читать стихи.

Последние годы мне легче выходить на сцену в поэтических вечерах – не «я» читаю, а я вхожу в образ поэта и присваиваю себе его стихи. Но от имени разных поэтов – по-разному. Пригов, например, читал очень забавно. Я его как-то спросила: «А Ахматову вы точно так же будете выкрикивать?» – «Да». И он прав, потому что это его манера. Чухонцев читает Цветаеву как свое, и Бродский на 100-летии Ахматовой в Бостоне читал Ахматову с таким же напевом, как свои стихи. А я отличаюсь от поэтов тем, что каждый раз вхожу в образ. Ведь я актриса, моя профессия – входить в образ.

Если же я начинаю читать от себя, то ломаю строчку. Меня Любимов в этом часто упрекал, когда репетировали и «Гамлета», и «Пир во время чумы», и «Электру». Потому что играю не поэта, а персонаж, у которого свой внутренний ритм. Надо, видимо, было сначала придумать образ поэта, войти в него, а потом уже быть Электрой, например. Но я первый раз столкнулась с древнегреческой трагедией, поэтому перепрыгнула, упустила какое-то звено. И мне роль далась очень тяжело.

Кажется, что Пушкина читать умеет каждый. На самом деле легче передать чувства, душевные качества людей. Мысль, образ – труднее, духовные качества – очень трудно. Для того чтобы «прорваться в дух», нужна новая техника, театр к ней еще не готов.

Кстати, и прозу Пушкина нужно читать по особенному.

У фильма «Пиковая дама» была сложная история. В театре считается, что к «Пиковой даме», как и к «Макбету», прикасаться опасно – что-нибудь да случится. Кино этот мистический предрассудок подтвердило. Сначала на «Ленфильме» роковое название числилось за каким-то режиссером, не помню имени, а сниматься должен был Кайдановский, прекрасный актер, но они с режиссером не сошлись идеями или характерами, и все расстроилось. Тогда за фильм взялся Миша Козаков, начал снимать, но вскоре с нервным стрессом попал в больницу.

Картина в смете «Ленфильма» числилась, но денег осталось немного – на полный игровой фильм, как было задумано, их бы не хватило. Выручать пришлось Игорю Масленникову. Он предложил: пусть Демидова и Басилашвили вдвоем читают от автора, а диалоги идут как игровые сцены с актерами в костюмах того времени. Я обрадовалась Олегу Басилашвили – он такой барин, с барской речью 19 века, на его фоне моя тогда короткая мальчишеская стрижка и современная московская скороговорка дополняли бы объемную пушкинскую прозу. Но Басилашвили вскоре отказался. Текст «Пиковой дамы» непомерно труден, он полон неожиданностей, алогизмов. И вот на меня одну свалилась вся махина текста. Но у меня есть «пушкинский опыт» и свои технические приемы запоминания. Я находилась в кадре в современном костюме, вступала в действие в своем бытовом обличье, как человек наших дней. Но была одновременно и автором, и сторонней наблюдательницей, и соучастницей происходящего. И – возможно – даже самой Пиковой дамой.

В какой-то степени эта схема повторяет таганскую «Федру», когда мне пришлось играть и Федру, и Цветаеву – то есть и творение, и творца. Нечто подобное, с раздвоением, с метаморфозами, произошло потом и в «Каменном госте» у Анатолия Васильева.

Мне думается, что когда играешь инсценировки, читаешь стихи, то всегда в исполнении должен при сутствовать автор. Особенно когда играешь Чехова, Гоголя или Достоевского. Прежде чем учить роль, нужно досконально изучить жизнь самого автора. Начиная, например, репетировать Пушкина, надо впитать в себя все его дружбы, одиночество в деревне, всех Соболевских, Вяземских, арзамасцев, все любови и дуэли – и только потом приниматься за текст.