Николай Жогин - По следам преступлений

Минин подошел к старику.

— Гражданин Ахмеджанов, откройте подвал.

Тот посмотрел на него невидящим взглядом и буркнул:

— Сын знает. — А сам лег на кровать лицом к стене, как бы подчеркивая полное презрение ко всему происходящему. Тауфик молча встал и повел Минина в подземелье. Он отыскал под дверью ключ, открыл дверь и включил свет.

Старик Ахмеджанов всю жизнь торговал. Он имел когда-то свои магазины галантерейных товаров и посуды. Держал агентов, товар привозил из Нижнего, из Москвы, из Варшавы и других городов России. Построил два дома.

С приходом Советской власти свернул торговлю и ушел в подполье. И в прямом и переносном смысле. Здесь не было того запустения, что наверху. Каменные стены огромного подвала, крашенный маслом деревянный потолок свидетельствовали о том, что все сделано прочно, надолго. Вдоль стен на стеллажах аккуратно стояли ящики, металлические бидоны, посуда.

Сын, оправдываясь, сказал:

— Я не хозяин, все принадлежит отцу…

А сам старик, как призрак, уже стоял в дверях подвала и беззвучно плакал. Он прощался со всем накопленным за долгие годы. Он понимал, что нет уже возврата к былому, к тому далекому прошлому, когда гремел его, Ахмеджанова Фазыла, торговый дом.

Один из понятых, старый рабочий котельного завода, в сердцах чертыхнулся:

— Бедным прикидывался, шкура. Ржавые гвозди, щепки подбирал. В лохмотьях ходит, на лохмотьях спит. А подвал ломится от добра… Три шкуры за все драл. Кровопивец!

— Как в универмаге, — вздохнула молодая продавщица, также приглашенная в качестве понятой.

Мешки с рисом и сахаром, десятки килограммов чая, кофе, сотни кусков мыла, ящики гвоздей, каракулевые шкурки, ковры, одежда, дорогие сервизы, чайная и столовая посуда, фарфор. Множество ящиков забито разной краской и медикаментами, от касторового масла и до глазных капель, борной кислоты и аспирина. Бидоны заполнены полуистлевшими сухарями.

Приехал Тимофеев. Подвал опечатали. Теперь стало ясно, что перед ними крупные спекулянты. До сих пор в ОБХСС, в милицию поступали сигналы о том, что в этом районе города приторговывают из-под полы, но найти преступников никак не удавалось. Тимофеев и Минин в присутствии понятых разбирали и описывали содержимое подвала. Допросить Ахмедзянова Тауфика Тимофеев собирался на следующее же утро, но допросу помешали два обстоятельства. Еще вчера вечером он спросил старика: «Почему сын имеет другую фамилию?» Старик на это ничего не ответил. Либо он был подавлен происшедшим, либо просто не хотел говорить. Сам Тауфик нехотя выдавил: «Фамилию перепутали в милиции при обмене паспорта». Но старуха называла его Тавкиль.

Тимофеев догадывался, что Ахмедзянов что-то скрывает. По всем документам — многочисленным справкам, трудовой книжке и диплому об окончании педагогического техникума — он значился Ахмедзяновым. Возникла необходимость проверить личность Ахмеджанова Тавкиля.

И второе. Евгений Васильевич сам решил подробнее познакомиться с домом, с подвалом и… со стариком. Распределив работу между своими подчиненными, он еще раз исследовал все уголки: чердак, сарай, двор. «Но почему, — думал он, обходя все надворные постройки, — крупные спекулянты, а денег не обнаружено? Значит, припрятаны в надежном месте. Причем хозяева добровольно не отдадут…»

Проверка личности Тауфика Ахмедзянова показала, что в прошлом он был судим. Следователь листал материалы дела, написанные двадцать лет назад, еще до войны. Ахмеджанов Тавкиль (ныне Ахмедзянов Тауфик) за клевету семь лет отбывал наказание. Двадцать лет — срок немалый, и судьба вновь столкнула их — преступника и следователя — в поединке. Преступник стал опытнее в своей изворотливости. Как же поведет себя Ахмеджанов теперь? Как правило, такой опытный преступник отпирается до последнего, до тех пор, пока не почувствует, что он полностью уличен.

Когда Ахмеджанов вошел в кабинет следователя, он первым делом искоса посмотрел на стол: что же там приготовлено для него? Но стол был пуст. Тогда он перевел взгляд на Тимофеева.

— Ахмеджанов Тавкиль? Садитесь, — пригласил Тимофеев.

Ахмедзянов Тауфик по паспорту. А так Ахмеджанов Тавкиль. Это одно и то же. Записывала в паспорт девчонка, ошиблась.

— Как вы ухитрились в одно и то же время отбывать наказание, окончить техникум и работать?

— Там просто перепутаны даты, — спокойно пояснил он, — техникум я окончил позже, заочно. И в это же время работал.

— Аттестат об окончании педагогического техникума, справки о работе и трудовую книжку вы купили. — Тимофеев выложил справки. — После освобождения работали только несколько месяцев, а затем ушли на пенсию. В райсобес представили фиктивные документы о трудовом стаже. Инвалидность ваша липовая. Смотрите, и Евгений Васильевич подвинул Ахмедзянову справки.

— Ну, это еще надо доказать.

— Вот показания врача из ВТЭК, вот справка из отдела кадров. Скажите, Ахмеджанов, для чего в подвале хранились большие запасы краски, медикаментов, продуктов и других вещей?

— К этому я не имею никакого отношения, все принадлежит отцу. Он сам получал краску из Москвы, расфасовывал в пакеты и сам продавал. Я в это дело не вмешивался. О медикаментах и других вещах ничего не знаю. Я и в подвал не ходил никогда.

Тимофееву было ясно, что Ахмеджанов не хочет признаваться в том, что спекулировал вместе с отцом. Но Евгений Васильевич — и не спешил.

Он вынул из стола последнюю анонимку, снятую с газетной витрины, и, показав Ахмеджанову, в упор спросил:

— Когда написали?

Ахмеджанов не ожидал такого резкого перехода и растерянно промолвил:

— В конце октября.

И только потом, опомнясь, пояснил:

— Это дело рук одной женщины. Я отказался с ней сожительствовать. Она пришла ко мне, принесла водки, напоила. Я был пьян и плохо помню, что делал. Под ее диктовку и написал, а она взяла с собой. На другой день она стала требовать деньги, но я не дал. Она мне пригрозила, что за это письмо мне попадет. Это был явный шантаж, вымогательство. Только и всего.

Тогда Тимофеев показал два других письма.

— А эти тоже под диктовку писали?

Ахмеджанов явно смешался. Он только и мог сказать:

— Я не писал… Ничего не знаю.

Тимофеев не пытался пока уличать его; доказательств вполне достаточно, и ему не уйти от ответственности. Пусть помучается, пусть на досуге взвесит все, обдумает, как себя вести. Ему есть что сказать. Хотя бы об отцовских тайниках, в существовании которых Тимофеев не сомневался. Ахмеджанов хотел что-то сказать, даже открыл рот, но Тимофеев, словно не замечая этого, коротко бросил:

— Идите!

Ахмеджанов думал два дня. А потом сам попросился на допрос.

— Это все отец, — сказал он. — Я ни при чем. Еще в 1930 году отец в роще, возле поселка Борисково, закопал серебряные изделия, монеты и акции бельгийской компании.